Том 3. Странники. Рассказы. Очерки (1942-1944)

Нет, он встречал также группы бодрых рабочих — от стариков до подростков, — спешивших на фабрики и заводы, или большие отряды сильных девушек с краснощекими лицами: это группы санитарок, медицинских сестер или несущих боевую службу с винтовкой, с гранатой в руке, это отряды русских героинь. Вот прошел уверенным маршем батальон бравых красноармейцев, штыки их сверкают, снег под ногами скрипит. Вот крепко сколоченный отряд моряков в черных бушлатах, в брюках навыпуск, широкоплечие, с задорными лицами, на винтовках вместо штыков стальные ножи. От молодцов веет отвагой и силой. Мчатся автомобили, их много — грузовики, легковые. Они окрашены в белый цвет, утыканы елочками, иные прострелены пулями или повреждены снарядами, — они мчатся с фронта на фронт. Движется обоз на сытых конях: везут мясо, мешки с мукой, целые поленницы дров. По всему городу многие тысячи жителей расчищают тротуары, дороги, вывозят снег из дворов. Возле Дома книги, что против Казанского собора, пожилой художник, тепло одетый в лопарские унты и малицы пишет на морозе масляными красками перспективный вид Невского с погоревшим Гостиным двором. Его мольберт окружен детворой. Шумной ватагой спешат в школу подростки-ремесленники в форменной одежде. Павлик с интересом посмотрел им вслед. Все учреждения открыты, занятия идут полным ходом. Вот афиша — завтра большой концерт в филармонии. Павлик недавно был в оперетке, иногда бывает в кино. На зрелищах всегда масса народу.

Значит, город живет, и дышит, и дает о себе знать, вопреки жесточайшей блокаде. Да здравствует жизнь!..

7

Мать Павлика хорошая хозяйка, у нее были кой-какие запасы. Но время не ждало, запасы подходили к концу. У Павлика все сильней и сильней становилось чувство голода.

Правильно сказано: «Голод — не тетка». Оголодавший человек способен черт знает на что. Павлик это испытал на себе.

Дело было так. Пошли они с сестренкой в папину столовую, чтоб принести домой обед. У папы выходной день, мама хворала. Время клонилось к вечеру. В столовой чадно, дымно, холодно и довольно темновато, кой-где коптят керосиновые лампочки. За отдельными столиками, накрытыми старыми газетами, сидят в шубах и шапках обедающие. У многих мертвенно-восковые лица со втянутыми щеками или, наоборот, одутловатые.

Очередь берущих обед на дом тянется в кухню чрез коридор, чрез всю столовую. Очередь нервничает, ведет себя слишком шумно, всяк выискивает случая придраться к другому, оскорбить его.

Павлик удивлен: люди это или животные? Но вот он и сам, очутившись в потоке враждебных настроений, тоже начинает злиться и на своих бранчливых соседей, и на свою судьбу. Какого-то подслеповатого старика, отдавившего ему ногу, он молча тычет боксом в бок. Старик оборачивается, орет:

— Ах ты хулиган! Вышвырните его к чертовой матери!

В защиту мальчика вдруг прозвучал сзади него примиряющий, какой-то по-особому бодрый голос:

— Всё в порядке! И хулиганов здесь, гражданин папаша, нет. А есть несчастные люди.

Это говорил краснобородый присадистый человек со здоровым, чисто вымытым лицом и в опрятном полушубке.

— Вот я, например, печник, и стою за обедом не для себя, а для одной несчастной образованной старушки. И браниться здесь нечего, друг друга оскорблять. Эх, нервенные какие все стали, на себя не похожи.

— Вам хорошо рассусоливать-то, — скрипит простуженным голосом дама в криво надетой шляпке, щеки и лоб у нее донельзя прокоптели, а нос хорошо отмыт. — Вы, печники, эвота как с нас дерете…

— Гражданка, я с вас, кажется, не драл. Ну так и не высказывайте своих предсказаний… И всё в порядке.

На него со всех сторон закричали.

— Всё в порядке, — щуря улыбавшиеся веселые глаза, повторил печник, — нервенность в вас кричит. Блокада! Вот, скажем, к примеру, завалился в дымоходе кирпич, и сразу весь дым в комнату вдарил. От него захлебнуться можно и на тот свет сыграть, ежели не открыть фортку. Вот что есть блокада. И всё в порядке!

Соседи бросили перебранку, стали прислушиваться к словам краснобородого.

— А я вот и в блокаде без всякого уныния живу. Да-кось, наплевать! Через это здоров. Как-то, летом еще было дело, иду по берегу Невы возле Троицкого моста. А в небесах стервятники летают, зенитки наши пускают. С лодки двое молодцов кричат мне. Я подошел. Парень говорит: «Ты, красная борода, когда-нито выигрывал по государственному займу?» — «Было дело», говорю. «Ну, так садись в лодку, авось еще выиграешь». Я сел. А бомба со стервятниками к-э-эк хлобыснет в Неву недалеко от нашей лодки! Сразу вода фонтаном. Мы на веслах туда, глядим: рыбин с сотню вверх брюхом плавают; парень говорит мне, зубы скалит: «Видал выигрыш?» Мы насобирали рыбы оглушенной пуда три. И на берег голодающим рыб с десяток выбросили. И все в порядке… Или, допустим, так…

Но Павлик уже не слушал, он ужасно проголодался. Взял у Верочки посуду и под злобные окрики пролез в кухню к знакомой заведующей Анне Ивановне. Она в проходной комнате рядом с кухней развешивала продукты.