Том 11. Зга

Шла я полем. Оглянусь: не едут ли? Нет, не вижу никого. А уж солнце зашло. Жутко мне было в поле одной. И вижу, в стороне каменная ограда. Бросила я дорогу, иду прямо к ограде. Там ворота. Вошла в ворота и попала на широкий двор.

Хожу по двору, рассматриваю: словно бы монастырь какой!

Да и вправду, монастырь. Вижу, монахиня. Подошла она ко мне и, не спрося ни о чем, повела в дом.

Кельи просторные, теплые.

В одной келье показала мне монахиня на кровать.

– Тут тебе отдых! – а сама к двери.

Кровать хорошая, изголовье высокое, одно плохо – окно над самой головой.

– Я тут могу простудиться, – говорю, – да и боюсь одна, я пойду с тобой.

Уговаривает монахиня. Да я-то боюсь одна в такой келье.

– Ну, ладно, – согласилась монахиня, – пойдем уж!

* * *

На пороге игуменья.

– Ты со мной на одной кровати ложись, – сказала мне игуменья.

Я отговариваюсь.

– Недостойна, – говорю, – грешная я.

– Тогда одна ложись, а я пойду.

И оставила меня игуменья, а куда пошла она, не знаю.

Я сейчас же легла и заснула.

Вдруг слышу, в ногах у меня сопит. – Поднимаюсь, – игуменья! – игуменья в ногах у меня свернулась калачиком. И мне так стало совестно, – куда там спать! Я тихонько из кельи вышла на маленький двор.

Хожу я по двору, рассматриваю хозяйство. Подхожу к какой-то пристройке, вроде сторожки, а игуменья стоит в окне, наказывает кому-то. Увидела меня, кивает.

Хочу объяснить ей, почему я вышла из комнаты.

– Потому и вышла, – перебивает меня игуменья, – тебе ехать надо.

– Мне не на чем ехать, мой экипаж в лесу остался.

– Для тебя есть коляска.

И я увидела коляску.

И не заметила, как села, и не помню, как выехала.

* * *

Ехала я по каким-то дорогам – места неизвестные – ехала без остановок. И вдруг повернула к горе, к такой высокой, отвесной.

Узкая дорога. С одной стороны фонари горят, освещают путь, с другой темь. И ветер ужасный.

И вижу, два человека впереди идут, и оттого так медленно едем мы.

– Посторонитесь, – кричу, – мы опоздаем!

А они будто нс слышат. И не идут уж, – ползут.

Обернулась я, а сзади тоже какие-то. Я к ним:

– Отгоните их, – говорю, – фонари погаснут, пропадем!

А они, хоть бы что.

Так ехала я под ветром. Ветер рвал на мне платье. Фонари под ветром замирали.

Остановились, наконец, у ворот.

И что же оказалось: те, которых я отгоняла, показывали нам дорогу. И мне стало так же совестно, как там в келье, когда я проснулась и увидела спящую игуменью у себя в ногах.

Провожатые в сторонке о чем-то толковали друг с другом.

– По языку ее судить не будут, – услышала я, – будет ей суд по сердцу.

* * *

Я стою одна у ворот. Ворота заперты. Стучу, – не отзываются. Что мне делать? И я пошла, куда глаза глядят. И вышла в поле. Там вдали народ. Я туда, и попала в болото. Хочу выбраться, – что ступлю, то завязну. По пояс зашла. И уж нагая – все с меня снято – нагая в болоте карабкаюсь. И чем дальше, тем хуже. Загрязла по горло.

Какой-то мальчик:

– Постой! Ты не по своей дороге пошла.

– Выведи! – прошу.

И он взял меня за руку.

– Этого ни один человек не минует. Вот твоя дорога!

Тина была чаще, а идти стало легче.

– Иди так до того человека, видишь, на коленях стоит, потом поверни направо и так все иди, – сказал мальчик и скрылся.

И уж одна шла я, и все шла до того человека: он в болоте по шею стоял на коленях.

– Ты за что? – спросила я.

– Будет суд мне по сердцу, – и жалобно посмотрел на меня.

И мне стало так совестно перед ним, что вот иду я, а он остается мучиться!

Болото кончилось. Виднелся дворец.

– «Как же так, – подумала я, – голая-то я пойду?».

И почувствовала я, опять на ногах сапоги и шуба на плечах.

* * *

Нагая, запахиваясь в шубу, я шла по дороге. Дворец уж близко. И мне неловко, и я все запахиваюсь шубой. Поднялась я на крыльцо, иду осторожно: испугать боюсь. Приотворила дверь. А там две девушки у окна сидят.

– Мы тебя, сестрица, давно ожидаем.

– На той стороне за болотом осталось белье, пошлите, пожалуйста! Мне очень совестно.

А они друг с дружкой:

– Я поведу ее в баню.

– Нет, я. Я встретила, я пойду с ней.

– Да у меня, – говорю им, – нечего надеть после бани.

– Не беспокойся, все прислано.

– Кем прислано?

Обе они пошли вперед, я за ними. И дорогой увидела я, ни сапог на мне, ни шубы, нагая иду. И мне стыдно, как там ночью в келье и там у ворот, и там, на болоте перед несчастным.

Вымыли меня в бане, нарядили и чистую, нарядную провели в просторную комнату. А там за самоваром гости, все женщины, и все в белом. Чай пьют.

«Почему же, – думаю, – меня не угостят?»

А та, которая разливала чай, хозяйка, посмотрела на меня, улыбнулась.

– Но ведь чай этот не для тебя заварен, – сказала она, – подожди немного, для тебя еще только прислана чашка.

И я увидела белую фарфоровую чашку с голубыми цветочками, она стояла на круглом столике, закрытая салфеткой.

Я поднялась к столику и вижу, кучер Трофим.

– Барыня, лошади готовы.

– Да где же это вы были?

– Да там – на постоялом дворе.

7

Монахи

Лежу в своей комнате ночью и слышу, входят, шепчутся. Приподымаюсь – от лампад мне все видно – и вижу, монахи, пять монахов в мантиях. Монахи подошли к образам, покадили.