Том 11. Зга

А я будто не понимаю.

– Присаживайтесь, – говорю, – я сейчас самовар велю поставить.

А они, как те Настины товарки, захохотали.

И слышу, музыка играет.

Под руки вывели меня из дому. И весь их народ за ними.

У подъезда карета.

– В карету не сяду, – говорю, – в коляске могу.

Думаю себе: из коляски-то мне уйти будет легче!

Откуда-то взялась коляска. Ничего не поделаешь, придется садиться. Уселись. Поехали. Глаз не сводят, никак не уйти.

По дороге развалины. Прошу остановиться.

– Мне надо, – говорю.

Остановились. Вылезла я.

– Постойте тут, я сейчас.

И пошла.

«Господи, помоги!»

И слышу шум. – Или хватились?

«А я не вернусь! не вернусь!»

Ищут. – И! как сумасшедшие, бегают.

Вижу их. Да им-то меня не видать. Завыли, у! как злые собаки. И ветер поднялся, сам крышечник-ветер, и пыль. Закружило, завеяло.

Я летала над развалинами, кружилась с ветром и пылью.

И вот увидели меня, а глаза у них злые укальницы. Я – выше и полетела к лесу. Бегом пустились за мной. Я залетела в лес. И они за мной. Плутают, падают: встанет проклятый и опять бежать.

– Постой, – кричат, – мы тебе что-то скажем, постой! – и воют, и воют.

Вылетела я из лесу да к реке, перелетела реку, и спустилась в поле.

Пастухи пасут стадо.

– Откуда вы, пастухи?

– Мы тутошние, – и сами так смотрят, – не тебя ли господа наши ищут?

Я как услышала – милосердый Боже! – да назад.

– Постой! постой! – кричат пастухи, – мы тебе что-то скажем!

А я бегу, что лечу. Пробежала поле. Какая-то постройка, – я туда. Оглянулась – бегут, уж напали на след.

Я вскочила в хлев. Притворила дверь. Лежали доски, я досками закрыла дверь. И скорчилась в уголку, не дышу.

И вдруг упали доски – ломится дверь.

Я читаю молитву в уме. Притихли. Или ушли? Нет, не уйдут.

– Обложить огнем, пускай ее! – слышу.

И вот упала дверь, и они схватили меня. И помчали, как вихорь.

* * *

Я в чистом поле нагая стою у столба.

Понимаю, для меня поставили столб. Тащут лестницу. Я взойду на этот смертный столб.

И вдруг очутилась я на столбе.

Я нагая стою на столбе. Кто раздел меня, не знаю, не помню. Я нагая стою на столбе. И вижу среди темных сил главный их – я узнала его, – на крылатом коне и крылатый, семечки арбузные ест.

Вдруг раздался залп и меня словно ветром шатнуло.

Дым, огонь – и смрад ест глаза.

И опять, как ветром шатнуло, и опять.

Я стою на столбе, а от столба, как лестница, до самой земли снаряды лежат. И по свинцовой лестнице я сошла со столба.

* * *

С гиком и хлестом вели меня по полю. Или решили покончить? Господи, где же милосердие? И плевали, и били меня.

Я не знаю, куда меня привели. Огромадная печь, – саженные дрова кладут. И вижу своих знакомых и соседей: они трудились у печи, – и какие изнуренные! – как лошади у машины.

– Как же так, – говорю, – вы им повинуетесь? А они только смотрят жалобно, не смеют сказать.

По бокам печи колеса с железными крючками, а посреди катучая площадка, на площадке кресло.

Серу, деготь, сало и еще что-то белое таскали нечистые к горящей печи. И все упрекали меня, что совсем разорила их.

– Да позвольте, я вас ни о чем не просила!

А они мне про семечки.

– Сулила дать денег, а чего дала? Мы не свиньи какие!

И все злее и злее.

И уж сами с собой бормочут.

Вдруг кто то крикнул:

– Готово!

И я увидела, как кресло побелело от жара.

Читаю молитву в уме. Двое юлят и пихают, по-птичьи подсвистывают.

Я вскочила на площадку, – и села в раскаленное кресло. Площадка двинулась к печи и меня жаром, словно водой, окатило. А в глазах закружилось, и полетели огни.

Я не помню, не знаю, что было, только слышу, кричат, – не пойму. И тогда поднялась я с кресла и ступила на площадку – площадка чуть теплая.

* * *

Вывели меня на свет Божий. Никто уж не бил меня, а все с ласкою.

Впереди одни на конях ехали, другие на свиньях: дорогу показывали. Вижу, к речке ведут – потопить хотят.

И как лисицы:

– Дай, мы на тебя сапожки наденем! – а сами сапожки эти клещами держат: так от них жаром и пышет.

Надела я сапоги, – и ноги мои словно провалились куда-то.

– Иди тихонько, вон через мостик! – сущие лисы.

И я увидела мост через реку – не мост, поняла я, один призрак.

Я ступила на этот мост и упала в воду.

Тут кто с чем: кто с крючком, кто с бревном, кто с лопатой, да лопатой по голове меня. –

И нет больше сил: вот потону.

«Господи, сохрани меня!»

И слышу, кричит с берега:

– Брось! Довольно. Пригодится еще!

И захохотали мучители. А за хохотом музыка.

И я вышла на берег.

6

На постоялом дворе

В лесу на постоялом дворе остановилась я лошадей покормить. Пора было дальше ехать и я велела лошадей закладывать. А вижу, и кучер, и все люди едва на ногах стоят, – пьяным-пьяно. И куда уж там с лошадьми управиться! Долго возились и все попусту. Уж вечерело, а хмель не проходил.

Остановиться на ночь в лесу я боялась: никого я не знала – ни двора, ни хозяина.

«Ведь только бы выехать из лесу, а там уж как-нибудь…» – думала я и решила так: сама вперед пешком пойду, а экипаж меня нагонит.

И говорю кучеру:

– Пожалуйста, Трофим, поторопитесь! Я пойду, а вы меня догоните.

* * *