Том 11. Зга

Обступил меня темный полк. Уж я и так и сяк увертывалась от них, но они подстерегли меня. Как мухи летают за мной. И вот схватили и тащут.

Вижу, рад – оскалил пасть: сам подошел, сам наклонил ко мне чашу, и насильно толкнул ее к моим устам.

И прикосновение чаши учинило мне горькость в устах и гортани, подобно скотской желчи,

– Я не приобщалась тайн ваших! – крикнула я.

И, отступив, плюнула в чашу.

И тогда воины взяли меня.

Растянули меня на измазанной липким дегтем коже. И как дождь завыли надо мной плети.

Били, не чувствовала, только глазам моим было ужасно. И долго терпела я, и больше не стало сил:

– Господи, защити меня!

И тогда бросили плети и повели меня на другое мучение.

Посадили меня в железную печь. Дверцу замазали. По стенке полезла я на самый верх и под трубой затаилась на жару. Не больно, но было мне томно, голова кружилась. Слышу:

– Печь прохолонула!

И начинают отбивать печь: верно, думали про меня, давно задохнулась. Отбивают печь. А я потихоньку спускаться.

Печь открыли, я вышла – невредимая.

У! как злы они!

Врагу не дал Бог права насильно распоряжаться душой.

– Что же, – говорят, – с ней делать?

А я поднялась на воздух и летела. И большими темными птицами летели за мной их злые полки.

У берега широкой реки спустилась я.

Тут нагнали меня и вмиг из птиц переменились в воинов.

Какая сила! Зачем? И столько хлопот из-за одной грешной Души! Всю мою жизнь меня гонят? Но я положила жить для Бога и терпеливо ждала.

Слышу, держат совет: я должна отречься от Бога.

– Видишь мост, мы тебя переведем на тот берег. Не будешь мучиться больше. Там тебе будет совсем хорошо.

А мост широкий-преширокий и крепкий, а поодаль вровень с мостом проложены тонкие жердинки.

Но я должна отречься от Бога!

– А давайте, – говорю, – вы по мосту, я – по жердинке, но с Богом, и кто скорее перейдет?

И! как заравгали.

И заиграла музыка.

Начальники о чем-то шептались, показывали то на меня, то в поле – поле было покрыто их темными войсками. Ко мне приставили стражу: я должна была выйти не раньше, пока вся их сила ни ступит на мост.

И вострубили трубы по-трубному.

Кричат с моста:

– Пускай!

И я пошла. И жердь заколебалась подо мной.

Они старались, они хотели опрокинуть – то подымут жердь, то опустят, – вот-вот ко дну.

– Господи, помоги! – и я крест на себя положила, – Господи, прости меня!

И вмиг, как птица, быстрее птицы, перелетела на другой берег. А вражья сила не перешла и половины.

Я с берега смотрела. – Там начал мост делиться на куски. И я от радости кричала, я закричала с берега всей темной силе:

– Силен Бог мой, Ему поклонитесь, поклонитесь Ему. Он простит и вас!

2

Черные жилища

Мост был разрушен, а перевоз занят солдатами: солдат перевозили в город. И так их было много, из города уж никого не брали на тот берег.

И я решила скорее назад ехать к тем моим знакомым, где я только что останавливалась: все равно, на тот берег не перебраться, – не пропустят, а в городе разместят по домам солдат и переночевать негде будет. Взяла я извозчика, заторопила ехать скорей. Извозчик попался хороший и живо меня довез.

И уж как я обрадовалась, что будет мне кров.

Но и как была принижена, когда вошла в знакомый дом, он был полон народу, – это была западня. И не одна я была такая, и все мы понимали, что не уйти нам, и нет спасения.

Среди темных я заметила и знакомых моих, хозяев дома, с которыми всего час какой так дружно рассталась. Они меня видели, но делали вид, что не знают. И я слышала, как бессовестно они наускивали на меня и наговаривали.

А я не хотела сдаваться. И одна была мысль – уйти! Я тихонько пробралась к двери. Минута была подходящая, – вводили какую-то несчастную женщину, – и я юркнула из комнаты. Я прошла незаметно весь коридор до сеней. Но тут и схватили меня.

И я узнала их – это были враги моей души.

– Иди за нами! – накинулись злые.

И я не могла не идти.

* * *

Огромное здание – театр. Битком набито.

Вереницами вверх и вниз идут и идут. – Одни шли так, не глядя, куда было указано, другие озирались, и шаг их был нетвердый.

Я увидела нашу соседку.

– Как ты сюда попала?

– Это тайность, – сказала она и пошла прочь, не обернулась.

Сначала я стояла у входа на высоком месте, и мне все было видно.

А что там только не творилось!

Там были и души тех, кто еще живет на земле, а страстями своими еще на земле получил свой загробный предел, и терзания их были те же, что будут и после смерти.

Нераскаянный, неоттрудившийся, умирая, продолжает делать все то, что и в жизни, по своим страстям. Разница та, что по смерти нет уж воли остановиться, а демоны страстей понукают и грозят:

– Ты наш! ты наш!

Театр был разделен на отделения, и в каждом отделении было несколько комнат; комнаты были всякие – и большие, и тесные, и просто чуланы. Окон нигде не было, горели фонари и лампы.

В веренице, подвигаясь от входа, я шла за народом. В одни отделения я входила свободно, в другие меня не пускали.

– Она этого не знает и пусть не видит! – кричали оттуда.

Смрад и дым душили меня.

Я слышала плач ужасный:

– Горе нам! горе!

И другие говорили.

– Поздно. Не вернутся. Погибли!

И был крик, вопь и бой.