Том 11. Зга

А профессор поднял над ним скальпель и одним взмахом разрезал ему в виде греческой тау грудь и живот, затем вырезал сердце и селезенку, взял со стола с какого-то блюда замену – вложил новое сердце, новую селезенку и, зашив, наложил бинт.

– Лежи до утра!

От ужаса Лапин, задержав дыхание, закрыл глаза.

А поутру, проснувшись на кушетке, он увидел, что тужурка его расстегнута, рубашка разорвана и видны на ней капельки крови, на груди же тонкий кровавый рубец в виде шнурка – тау.

Сейчас же разбудил он Сашеньку и показал ей на свою разрезанную грудь.

А Сашенька, хоть и внимательно смотрела, но ничего понять не могла и, если что думала, то лишь о крайней их бедности, когда нечем и белья починить.

В тот же вечер заметил Лапин, что работа дается ему чрезвычайно легко. И ученая книга, из которой в прежнее время он осиливал за целый вечер дай Бог с десяток страниц, далась ему вся в один присест.

Теперь у него оказался досуг и не было того утомления, с которым, не помня себя, он обыкновенно ложился спать. И как-то взглянув на Сашеньку, он в первый раз поражен был ее безобразием – все было у нее до того мелко и незначительно, и эти молочно-серые глазки, расплывчатый нос, просто запомнить нечего.

«Господи, – подумал он в первый раз, – и за что я ее полюбил?»

Горю его не было конца.

И только услужливость и уступчивость безропотной Сашеньки, ее заботливость нянечья смирили его с жестокой судьбой.

Занятия шли успешно. И когда начались экзамены, они ничем не напомнили ему его прежней страды. А курсовое сочинение, признанное блестящим, написалось шутя.

Лапин чувствовал себя совсем другим человеком – с большими познаниями, уравновешенным и не без воображения.

Лучше всех сдавал он экзамены.

3

После последнего экзамена Лапин вернулся домой поздно.

Бережно сложив книги, он присел на кушетку и вдруг увидел: за столом склонившись сидит профессор.

Профессор с ласковой улыбкой, лукаво подмигивая, протянул руку:

– Что, Лапин, доволен?

– Я о таком успехе даже и не мечтал, но, достопочтенный профессор, – не без развязности обратился Лапин, – нельзя ли как прикрасить мою Сашеньку?

– С твоим умом и способностями, – усмехнулся профессор, – красота – пустяки!

И не успел Лапин опомниться, как профессор шагнул за занавеску и уверенным движением скальпеля отсек Сашеньке голову напрочь: и, бросив через плечо, взял со столика с тарелки другую голову и приставил к туловищу.

– Эта будет хороша, мозги без перемены.

Лапин как онемел, он не мог произнести и самого простого слова, чтобы поблагодарить профессора.

Проснувшись поутру, Сашенька хотела было по привычке схватиться за жиденькую косичку, болтавшуюся у нее на плече, и вдруг рука ее наткнулась на пышную жаровскую прическу. Не веря себе, она подняла обе руки, чтобы распустить волосы, и не белесые, золотисто-русые пряди зазмеились по ее плечам. В ужасе она вскрикнула.

На крик вскочил Лапин и, увидев на туловище Сашеньки голову античной богини из Эрмитажа, все припомнил из вчерашнего и мысленно с благодарностью помянул профессора.

Новая голова говорила языком Сашеньки, и все было удивительно хорошо прилажено; только на шее краснел как бы тонкий шнурок.

И когда Сашенька сошла вниз, чтобы идти на рынок, охам и ахам ермеевских жильцов не было конца.

А на другой день ребятишки со всего двора кричали ей вслед:

– Переменная башка!

Если бы кто-нибудь из них был позорче, он то же крикнул бы и Лапину, но перемена Лапина не была доступна и самому проницательному глазу.

Сашенька от насмешек плакала, и пришлось переехать на другую квартиру.

4

На 7-ой линии в доме Макарова, где поселился Лапин с Сашенькой, за неделю до их переезда случилось страшное дело: у самого хозяина Макарова зверски была убита дочь – ворвавшиеся разбойники, покончив с горничной, отрезали голову у Нюты и унесли голову с собой.

Старик Макаров, убитый горем, был крайне возмушен: Нюта носила в своих чудесных косах жемчужную шпильку, и эту шпильку можно было просто вырвать из прически, не отрубая головы, а теперь и похоронить нельзя с честью – как же в самом деле безголовой отдать последнее целование?

Околодочный Эраст Аполинариевич советовал старику войти в соглашение с теткой убитой горничной, отрезать голову у Мариши и положить в гроб к Анне Васильевне.

Старик было поддался, но старуха Макарова не хотела и слышать.

– Не хочу, – говорила она, – горничную целовать Маришку. Так и похоронили.

И вот вскоре после похорон, вышел как-то старик Макаров на улицу и обомлел: у собственного его дома стояла его покойница дочь Нюта об руку со студентом.

Сомненья не могло быть – это была живая Нюта! – и старик к большому удивлению Лапина и Сашеньки гаркнул на всю улицу: караул!

А через минуту все пошли в участок, где уж перед самим приставом старик, показывая на Лапина, с негодованием объявил:

– Вот украл у моей покойной дочери голову и приставил этой девице!

Пристав, зная старика за человека солидного, заметил осторожно:

– Василий Алексеевич, зачем им чужая головка? У барышни есть своя. Не расстраивайтесь, дело это невозможное.