Том 11. Зга

А когда заговорила Сашенька и старик убедился, что Нютина голова говорит совсем другим голосом, пришлось отступиться.

Так и разошлись.

Всю ночь провел старик в слезах и, когда забылся, вдруг увидел, как живую, Нюту.

«Папаша, – сказала Нюта, – голову мне отрезал хулиган Яшка, а покойный знаменитый профессор хирург Петров взял мою голову и приставил барышне, которую ты видел в участке. Я не вся ушла из мира. Часть моей души связана с этой барышней, и ты должен любить ее, как дочь, и не мыслить против нее ничего худого. Я буду защищать ее, как себя».

От страха старик едва нашел дверь: ему хотелось сейчас же рассказать старухе. А уж старуха сама шла к нему и не дала говорить: она сама только что видела во сне Нюту и слово в слово повторила его сон.

– Воля Нюты нерушима! – решили старики.

По домовой книге старик отыскал Лапина, удочерил Сашеньку. И Лапины поженились.

И стали жить без всякой нужды на всем готовом, как у собственных своих родителей.

Старики в Сашеньке души не чаяли.

Подходило время окончательных экзаменов.

Все шло как нельзя лучше. Лапин считался в Академии одним из первых студентов. Профессора им гордились.

После получения аттестата, Лапин, готовясь ко сну, замечтался о будущем. Мечты его были так горячи, что он совсем не заметил, как явился профессор и только знакомый голос вывел его к жизни.

– Я много могу сделать для тебя, но не все, – сказал профессор, – судьба неодолима. Ты не достигнешь славы в науке, но рядовым ученым будешь. Выше не стремись! Еще увидимся, и уж в последний раз.

5

Ровно и спокойно протекали дни профессора Лапина.

В одном из далеких университетов жил он, пользуясь всеобщим уважением и почетом. У него была своя клиника, где читал он лекции и принимал больных.

На судьбу он никогда не жаловался.

А прошлое отодвинулось так далеко, что, если и вспоминалось, то легко и радостно, как чудесный сон.

Лапин считал себя счастливым человеком.

В один осенний дождливый вечер, когда при лампе так хорошо за столом над книгой, Лапин, перелистывая только что полученный журнал с самыми последними новостями, прислушивался к своим спокойным мыслям, переговаривающим спокойно одно и то же, как в трубе ветер.

И вот, как тихий час, в кабинет тихо растворилась дверь и кто-то вошел. Лапин, не выпуская из рук книги, насторожился, ожидая, когда неизвестный выйдет из тени.

И вдруг почувствовал, как чего-то сердце забилось.

– Профессор Петров, – прозвучало отчетливо и ясно, а в полосе света блеснули золотые очки, лысина, рыжеватая борода.

– Профессор Лапин, – рекомендуясь, поднялся Лапин и минуту напряженно смотрел на гостя, и вдруг точно сжало его что, дышать нечем, и он, невольно разинув рот, ртом стал ловить воздух.

– В последний путь, – отчетливо и ясно сказал знакомый голос, – судьба неодолима. Ты получил все, что дано человеку: ты насладился счастьем и покоем. Пойдем, не бойся! И там ты будешь продолжать –

Лапин поддался к гостю: спросить ли о чем хотел или уж согласился?

– Ты будешь продолжать ту же самую жизнь.

И коса коснула, и, задохнувшись, Лапин ткнулся лицом в стол – все кончилось.

1919 г.

Лис преподобный *

1

Тихонов монастырь, имя которого дорого всякому страннику, стоял в низкой лощине, стесненный со всех сторон лесами, и белые стены его и башни едва виднелись из-за деревьев. По косому узкому мостику из трех бревен без поручни брели в монастырь богомольцы. В сыром дымящемся воздухе жидко раздавались удары монастырского колокола.

Пройдя через мост, прежде всего попадали под низкие своды ворот, а затем выходили на заросший репейником двор, где на лобном месте стояла маленькая каменная церковь.

Кельи братии и службы скрывались за купами берез.

Богомольцы подходили кучками.

Благообразный монашек не старый, не молодой, безвозрастный, встречал их под сводами и каждого опрашивал.

К этому монашку-привратнику и обратился весь закутанный худощавый остроносый монах.

– А! к о. игумену! – обрадовался монашек, – сейчас! – и повел его за собой.

Длинными переходами между берез прошли они двор и, миновав церковь, вышли к маленькому каменному дому. Грязная дверь, из которой пахнуло постным жильем, отворилась туго, и в полутьме стали они подыматься по шаткой лестнице, которая и привела их в узкую и тесную прихожую с тощеньким протертым ковриком.

Пришелец снял с себя лишние тряпки и оказался обыкновенным монахом средних лет. Но бесцветное лицо его с длинным, тонким носом и странно уходящим назад подбородком, и эти реденькие рыжеватые бакенбарды и длинные жиденькие волоса сразу вызывали образ не то птицы, не то лисы.

С любопытством косясь на монаха, монашек ввел его в приемную.

Привычно, по уставу, совершив поклонение, вынул монах из-за пазухи пачку грязных бумаг и, протягивая игумену, каким-то лепечущим голосом, впрочем вполне подходящим к необыкновенному виду его, не то птичьему, не то лисьему, стал проситься оставить его в монастыре.

– Хорошо, – сказал игумен, – поживи, там увидим.

Монах униженно кланялся.

– Дай ему, – обратился игумен к монашку, – ту келью, где о. Иегудиил жил раньше! Да как звать-то тебя?