Только ты и я

О, он умеет выбирать подходящие места для охоты! Монотонный гул множества голосов, свечи на столе и живая музыка создают атмосферу интимности и доверия, и его теплое дыхание на моем лице, легкое прикосновение к пальцам или руке, когда мы наклоняемся друг к другу, чтобы продолжить беседу, уже не кажутся агрессивным вторжением в личное пространство. Да, я едва не уступила его чарам, едва не поддалась его мужскому обаянию, которые он тренировал и оттачивал годами. Мне даже пришлось извиниться и ретироваться в туалет. Там я минут десять сидела на унитазе, пытаясь собраться с мыслями и смирить бешеный ритм сердца. Но в конце концов я сумела взять себя в руки.

Похоже, мое описание его приемчиков ошеломило Стивена. Под его левым глазом набухла и запульсировала небольшая синеватая жилка. Если бы мы играли в покер, одного этого было бы достаточно, чтобы понять – парень нервничает.

Очень нервничает.

– Откуда ты набралась этих дурацких идеек?

– О, у меня есть свои источники! – Вена у него под глазом задергалась быстрее. Каждое мое слово причиняет ему почти физическую боль, и я наслаждаюсь этим. – Меня удивляет только одно: как ты ни разу не оговорился и не назвал меня «моя дорогая Джейн»?!

Именно в этот момент я заметила в глазах Стивена то, что мне очень хотелось увидеть с тех самых пор, как я привязала его к креслу. Он, конечно, постарался справиться с собой и сделать непроницаемое лицо, но в его глазах появилось выражение неподдельного ужаса.

44

Элли

Я стою, он сидит. Молчание течет между нами как река, а вокруг сгущается мрак. На часах еще ранний вечер, но дневной свет уже почти погас – впрочем, его и было-то немного. Страшно подумать, что на земле есть места, где ночь тянется месяц за месяцем, где бо́льшую часть года царствует темнота, а солнце в лучшем случае выглядит как размытое пятно света над горизонтом. Я не видела солнце всего один день, но меня уже пробирает нервная дрожь.

По мере того как убывает свет, тени становятся гуще, а по углам оживают вчерашние страхи. Оторвавшись от мыслей о Стивене, мой разум улетает на второй этаж и обследует площадку лестницы и коридор. Я почти уверена, что увижу там духа, призрачный силуэт незнакомца, который притаился в темном углу, а сам смотрит, слушает, оценивает нас на свой призрачный лад. Я ощущаю прикосновение ледяных пальцев к позвоночнику и внимательнее всматриваюсь в темноту, но меня отвлекает Стивен. Слегка откашлявшись, он говорит:

– Хватит изображать из себя жертву, Элли. В конце концов, я не сделал ничего такого, что могло бы дать тебе право обвинять меня во всех смертных грехах.

Упорство, с которым он пытается свести дело к отношениям между нами двоими, а точнее – к моей неспособности принять и простить то, что сам он считает даже не изменой, а легкой шалостью, незначительной ошибкой, меня буквально бесит, и в то же время это так типично, так характерно! Ярость течет по моим жилам, колет сотнями электрических иголок руки и кожу между лопатками. Не в силах ни смотреть на него, ни слушать его ложь, я бросаю его в прихожей, а сама убегаю обратно в гостиную и захлопываю за собой дверь. Там я едва не налетаю на фикус в кадке. Сорвав с ветки листок, я катаю его между пальцами. И как только Стивен может воображать, будто все происходящее – всего лишь месть неврастенички, которая вообразила себя обиженной? Даже при виде веревки с петлей он не испугался – во всяком случае, не испугался настолько, чтобы признать свою вину. Что же мне такое придумать, чтобы его наконец проняло?

Я обвожу взглядом комнату. Мне нужно что-то, что потрясло бы его по-настоящему, что пробилось бы сквозь стену самодовольного пренебрежения, которой он себя окружил. На несколько мгновений мои глаза цепляются за начищенный латунный совок и кочергу возле камина, и только потом я замечаю предмет, который мне нужен и который все так же торчит из диванной спинки.

Когда я возвращаюсь в прихожую с ножом в руке, Стивен замирает и вжимается в кресло. Его пальцы стискивают подлокотники. Чем ближе я подхожу, тем сильнее выпрямляется его спина, так что в конце концов мне начинает казаться, будто я слышу хруст позвонков. Но как бы он ни старался, бежать ему некуда.

Даже его страх предсказуем. Когда острие ножа утыкается ему в щеку чуть ниже скулы, он непроизвольно задерживает дыхание и отворачивается.

– Только не дергайся, – предупреждаю я. – А то, не дай бог, порежешься.