Только лучшее

– У нас не вызывает сомнений, что мистер Файн любит свою падчерицу, но в данном случае это не имеет значения. Факт остается фактом: место ребенка – с его родным отцом, особенно учитывая отсутствие родной матери, что весьма прискорбно. Несовершеннолетняя Джил Скотт должна вернуться жить к родному отцу. Суд прекрасно понимает, что для мистера Файна это болезненное решение, и берет на себя обязательство проследить, как будет работать новое соглашение, и, если понадобится, внести коррективы.

Судья благосклонно улыбнулся Скотту. Берни колотила дрожь. Он ее подвел, подвел во всем, не оправдал доверия Лиз! И вот теряет Джил. Он чувствовал себя так, будто ему собирались отрезать руку. Честно говоря, он бы даже предпочел такой вариант развития событий. Будь у него выбор, он бы с радостью отказался от любой конечности, чтобы девочка осталась с ним, но ему такого выбора не предоставили. Судья посмотрел на обоих отцов и их адвокатов и наконец вынес вердикт:

– Настоящим объявляю, что опекунство присуждается мистеру Чендлеру Скотту. Мистеру Бернарду Файну будет предоставлен подходящий график посещений, вероятно, раз в две недели. Ребенок должен быть передан мистеру Скотту в течение сорока восьми часов, передача должна состояться по месту жительства Джил Скотт в двенадцать часов пополудни двадцать третьего декабря. Я считаю, что досадный инцидент в Мексике лишь показывает, насколько мистер Скотт торопится начать нормальную жизнь со своей дочерью, и суд желает, чтобы он как можно скорее смог это сделать.

Судья стукнул молотком.

Берни впервые в жизни показалось, что земля уходит у него из-под ног. Он побледнел как полотно и уставился застывшим взглядом в стол. Перед глазами у него все поплыло и возникло чувство, что Лиз только что умерла второй раз. Он отчетливо, как наяву, слышал ее голос: «Берни, обещай мне… поклянись, что ты никогда не подпустишь его близко…»

– С вами все в порядке? – испугался за него Гроссман.

Он наклонился к Берни и жестом попросил клерка принести стакан воды. Берни дали хлипкий бумажный стаканчик с теплым мерзким пойлом, но и один его глоток помог привести его в чувство. Он, совершенно ошеломленный, молча поднялся и вслед за Биллом Гроссманом вышел из зала суда.

– У меня есть хоть какие-то средства защиты? Я могу подать апелляцию?

– Вы можете запросить еще одно слушание, но до тех пор вам все равно придется отдать девочку.

Гроссман говорил бесстрастно, надеясь снизить накал эмоций, но это было невозможно. Берни смотрел на него с ненавистью. Он, казалось, ненавидел весь мир: Скотта, судью, всю судебную систему, – и Гроссман не был уверен, что и его самого не заодно. А если и так, он бы его не винил. То, что случилось, походило на пародию на правосудие, но они были бессильны что-либо изменить.

– А что будет, если двадцать третьего я не отдам ему Джил? – в отчаянии спросил Берни, когда они вышли.

– Тогда вас рано или поздно посадят за решетку, но для этого ему придется прийти к вам с коронером или шерифом.

– Хорошо, – Берни сжал губы и посмотрел на Гроссмана. – Тогда приготовьтесь освобождать меня из тюрьмы под залог, потому что я не отдам ему Джил. И когда он придет, я попытаюсь ее выкупить. Он хочет продать мне ребенка? Отлично! Пусть называет цену, и я куплю.

– Берни, все может пройти более гладко, если вы передадите ему Джил, а потом попытаетесь с ним договориться. Суд посмотрит косо, если…

– К черту суд! – отрезал Берни. – И вас к черту. Никому из вас дела нет до моего ребенка. Вам важно только не расстраивать друг друга и не раскачивать лодку. Ну так вот: речь идет не о лодке, а о моей дочери, и я знаю, что для нее хорошо, а что плохо. В один прекрасный день этот мерзавец ее убьет, а вы по-прежнему будете мне говорить, что вам очень жаль. Я ведь вам говорил, что он ее похитит, а вы считали, что я спятил. И на этот раз я вам говорю, что не отдам ему Джил. И вот что, Гроссман, если вам что-то не нравится, можете выходить из этого проклятого дела, мне все равно.

Гроссман искренне сочувствовал Берни: ситуация и впрямь была отвратительная.

– Я всего лишь пытаюсь вам объяснить, как к этой ситуации относится суд.

– Этот судья бесчувственный чурбан. «Суд», как вы его называете, это всего лишь толстый старикашка, который сидит на своем высоком стуле потому, что адвокатом стать у него не получилось, вот он и тратит теперь свое время на то, чтобы портить жизнь другим людям, и от этого чувствует себя важной персоной. Ему было наплевать, что Скотт похитил Джил, и, вероятно, ему было бы точно так же плевать, если бы он ее изнасиловал.

– Я в этом не уверен, – возразил Гроссман.

Он считал своим долгом защищать систему, в которой работал и в которую верил, но во многом Берни был прав, и это не внушало оптимизма.

– Ах, вы не уверены? А я уверен! – в ярости воскликнул Берни и бросился к лифту.

Они молча спустились на первый этаж и вышли на улицу. Берни повернулся к Гроссману: