Только лучшее

– На каком основании? Я удержал своего ребенка чуть дольше оговоренного времени, а это не преступление. Если меня и задержат, то максимум на одну ночь.

– Сомневаюсь, что в суде так легко отнесутся к похищению с целью выкупа.

– А ты попробуй докажи, приятель. У тебя никогда не было никаких бумажек с моей подписью, а если тебе хватило глупости записывать наши разговоры, то это тебе все равно не поможет. В суде не принимают магнитофонные записи, – Скотт явно знал, что делает. – Так что, Файн, ты от меня так легко не отделаешься. Есть и другие способы содрать шкуру с кота.

Берни не стал его слушать, повесил трубку и выключил запись, а после ужина позвонил Гроссману. Тот подтвердил слова Скотта: суд не принимает звукозаписи.

– Так какого черта вы велели мне с этим возиться?

В данном случае закон был явно не на стороне Берни, впрочем, и с самого начала он ничем ему не помогал.

– Если даже мы не сможем использовать запись как доказательство, члены суда по семейным делам все равно могут их прослушать и понять, с кем вам приходится иметь дело.

Но когда Билл вручил записи судьям, они не проявили особого сочувствия и заявили, что Скотт, вероятно, пошутил, будучи в ужасном напряжении из-за столь долгой разлуки с дочерью и известия о смерти его бывшей жены.

– Они что там, все с ума посходили? – Берни оторопело воззрился на Гроссмана. – Этот тип – преступник: похитил ребенка ради выкупа в миллион долларов и шестнадцать дней держал ее в Мексике в заложниках, а они думают, что это была шутка?

Он просто ушам своим не верил. Сначала полиции было наплевать, что Скотт забрал девочку, а теперь суд не интересует, что за нее требовали выкуп. Но следующая неделя принесла новость похуже: Берни и его адвокат получили извещение из суда, что Скотт обратился за установлением опеки и что по этому делу состоится слушание.

Услышав слова Билла, Берни чуть не вырвал телефон из стены.

– Установление опеки? Над чем?

– Над дочерью. Он заявил судьям, что увез ее по одной-единственной причине – потому что любит ее до безумия и хочет, чтобы она жила с ним, там, где ей и место.

– Это где же, в тюрьме? В Сан-Квентин берут детей? Вот где этому сукину сыну место!

В то самое время, когда Берни в своем кабинете был на грани истерики, Джил гуляла в парке с Алексом, няней и чернокожим громилой-телохранителем, бывшим нападающим «Редскинз». Берни прямо-таки мечтал, чтобы Скотт чем-нибудь его разозлил.

– Успокойтесь, он еще не получил опеку, а только просит.

– Но почему? Почему он это со мной делает?

– Хотите знать, почему? – это было худшее дело за всю практику Гроссмана, и он уже начал ненавидеть Скотта так же сильно, как его ненавидел Берни, но это им ничем не помогало. Нужно было действовать рационально. – Если ему присудят опеку над девочкой или хотя бы право на встречи, он просто продаст ее вам. Если не удалось добиться этого, украв девочку, он сделает это легально, потому что все права принадлежат ему, родному отцу, а у вас есть деньги – именно то, что ему нужно.

– Ну так давайте дадим ему денег! Зачем без толку таскаться по судам и мотать себе нервы? Давайте прямо завтра это и сделаем.

Берни все казалось очень простым. Зачем Скотту их мучить, чтобы получить то, что он хочет?

– Все не так просто. Предлагать ему деньги – значит нарушать закон.

– А, понятно, – раздраженно ответил Берни. – Если он украл ребенка и потребовал выкуп в миллион долларов – это нормально, ничего страшного, но если я попытаюсь от него откупиться – это запрещено. Господи Иисусе! – Он так грохнул кулаком по столу, что столкнул телефон, и тот теперь болтался на шнуре. – Да что с этой страной творится?

– Бернард, да ни принимайте вы это так близко к сердцу! – попытался его успокоить Гроссман, но бесполезно.

– Как это – не принимать близко к сердцу? Он хочет получить опеку над моей дочерью, а вы советуете мне не принимать это близко к сердцу? Три недели назад он ее похитил, я гонялся за ним по всей Мексике, а вы говорите, чтобы я не принимал это близко к сердцу? Вы что, тоже с ума сошли?

Берни стоял в своем кабинете и кричал во все горло, потом подтянул телефон на место и бросил трубку на рычаг, сел за стол и разрыдался от бессилия. Это все Лиз виновата! Если бы она не умерла, ничего этого не было бы! Эта мысль ничуть не успокоила, напротив, он зарыдал еще сильнее. Без Лиз ему было так одиноко, что каждый вздох причинял боль, а рядом с детьми становилось еще хуже. Все было не так, как раньше: и дом, и дети, и даже еда, которую им готовила миссис Пиппин, имела другой вкус, даже белье из стирки, и то было не так сложено. Все теперь казалось незнакомым, и ничто больше не станет прежним. Еще никогда Берни не чувствовал такого отчаяния. Он сидел за своим рабочим столом и плакал как ребенок. Впервые за прошедшие месяцы он по-настоящему осознал, что Лиз больше не вернется. Никогда.

Глава 32