Только лучшее

– Это как она сама решит. Работа ей не повредит, если вас именно это беспокоит. Но если боль станет слишком сильной, возможно, она сама не захочет продолжать. Я думаю, вам стоит оставить этот вопрос на ее усмотрение.

Врач встал, давая понять, что консультация окончена. Берни вздохнул:

– Что вы собираетесь ей сказать? Что метастазы уже затронули другие органы?

– Я думаю, не стоит. Поскольку у нее появилась боль в новом месте, полагаю, она сама сознает, что болезнь прогрессирует. Я опасаюсь, что это сообщение может сломить ее волю к жизни, – он вопросительно посмотрел на Берни. – Если только вы не считаете, что следует рассказать ей всю правду.

Берни сразу же замотал головой и спросил себя, сколько еще жутких новостей они смогут выдержать и правильно ли вообще поступают. Может быть, надо везти ее в Мексику, где, по слухам, появился чудодейственный препарат, или перевести на макробиотическую диету, или поехать в Лурд, или обратиться к «христианской науке»? Он не раз слышал удивительные истории исцеления от рака с помощью экзотических диет, гипноза или молитв, но то, что пытались делать они сами, не помогало. Он знал, что Лиз ни во что не верит и не хочет пробовать другие методы. Она не желала суетиться и носиться по свету в погоне за недостижимым, растрачивая огромные суммы, а предпочитала оставаться дома с мужем и детьми, преподавать в той же школе, где работала уже много лет. Она хотела, чтобы до последней минуты ее жизнь оставалась как можно больше похожей на привычную, нормальную.

– Привет, дорогая, ты готова?

Лиз, уже одетая, ждала в палате. На ней был один из тех париков, что привезла его мать. Этот выглядел настолько естественно, что даже не верилось, что это не ее волосы. Если не обращать внимания на черноту вокруг глаз и болезненную худобу, Лиз выглядела неплохо в светло-голубом платье-рубашке и эспадрильях.

– Что они тебе сказали? – встревоженно спросила Лиз, едва он вошел в палату.

Она чувствовала: что-то не так, слишком уж сильной была боль.

– Ничего особенного и ничего нового. Похоже, химиотерапия действует.

Лиз недоверчиво посмотрела сначала на мужа, потом на врача:

– Тогда почему у меня так болят ребра?

– Вы часто берете малыша на руки? – с улыбкой спросил доктор.

Лиз кивнула. Алекс еще не умел ходить и все время просился на руки.

– А сколько он весит?

Лиз улыбнулась:

– Двадцать шесть фунтов. Педиатр посоветовала посадить его на диету.

– Вот вам и ответ на ваш вопрос.

Это был не ответ, а всего лишь благородная попытка смягчить удар, и Берни был искренне признателен врачу.

Медсестра выкатила Лиз в инвалидной коляске в вестибюль, и дальше она пошла, опираясь на руку Берни. Ее походка стала медленнее, Берни заметил, что, садясь в машину, Лиз поморщилась от боли, и сочувственно спросил:

– Сильно болит?

Лиз чуть поколебалась, но потом кивнула. От боли ей было трудно даже говорить. Берни вдруг осенила идея:

– А вдруг дыхание по методу Ламаза поможет?

По дороге домой Лиз попробовала так дышать, и ей стало немного легче. У нее были с собой таблетки, выписанные врачом, но она их пока не принимала.

– Я не хочу пить их без крайней необходимости. Может, на ночь.

– Не надо геройствовать.

– Мистер Файн, это вы герой.

Она наклонилась и нежно поцеловала мужа.

– Лиз, я тебя люблю.

– Ты лучший мужчина на свете. Извини, что из-за меня тебе приходится проходить через все это…

Лиз знала, что им всем приходится тяжело, не только ей, и злилась из-за этого, а случалось, даже ненавидела их за то, что она умирает, а они нет.

Берни привез ее домой и помог подняться по лестнице. Джил и Рут ждали их. Девочка волновалась, потому что их очень долго не было, хотя обещали приехать к ленчу, а вернулись только к четырем часам.

Рут увидела то, что Джил не заметила: Лиз выглядела гораздо слабее и явно страдала от боли, хотя и не признавалась в этом.

Бросить работу Лиз решительно отказывалась. Она намеревалась несмотря ни на что закончить учебный год, и Берни не стал с ней спорить, а вот Рут заявила, что он сошел с ума. В последний день перед отъездом из Сан-Франциско она нагрянула к нему в магазин.

– Неужели ты не видишь, что у нее нет сил?

Берни накричал на мать:

– Черт побери, мама, врач сказал, что это ей только во благо!

– Это ее убьет!

Внезапно весь гнев, накопившийся в душе Берни, обрушился на мать:

– Нет, убьет не это! Ее убивает рак! Эта проклятая болезнь пожирает все ее тело, и ни черта не изменится, будет ли она сидеть дома, дожидаясь смерти, или ходить в школу, будет ли получать химиотерапию или поедет в Лурд. Он все равно ее убьет!

К его горлу подступили слезы, словно река, грозившая прорвать дамбу. Он отвернулся от матери и заходил взад-вперед по кабинету, потом остановился у окна и уставился невидящим взглядом куда-то вдаль.

– Прости.

Это был голос сломленного человека, и у Рут просто сердце сжалось от боли за сына. Она медленно подошла к нему и положила руки на плечи.

– Ох, дорогой, мне очень жаль, это так несправедливо, такое не должно случаться ни с кем, особенно с теми, кого любишь…

– Я не пожелаю этого даже тем, кого ненавижу, даже злейшему врагу.