Только лучшее

Все было совершенно нормально… вот только рассказывать ему это должна была Лиз, а не его мать. Ему следовало быть на заседании правления в Нью-Йорке, а она бы вечером звонила ему и рассказывала, что дома все хорошо. А вместо этого они оба в больнице, ее травят химией, а за детьми присматривает его мать.

– Как она себя чувствует? – понизила голос Рут, чтобы не привлекать внимание Джил к их разговору.

Девочка все равно внимательно слушала. Настолько внимательно, что отвлеклась от игры и по ошибке вместо своей фишки передвинула на доске фишку Рут. Позже бабушка будет подтрунивать над ней и обвинит в жульничестве. Она, конечно, знала, в чем дело, но ей хотелось добавить в жизнь внучки немного столь необходимой ей легкости. Но в душе Джил угнездилась глубокая печаль, и развеселить ее было почти невозможно.

– Сейчас спит. Завтра к ленчу будем дома.

– Мы будем вас ждать. Берни, может, что-нибудь приготовить? Ты, наверное, голодный?

Было странно слышать это от его матери. В Скарсдейле всеми домашними делами обычно занималась Хетти, но сейчас для них всех наступило необычное время, особенно для Лиз и Берни.

– Я в порядке, мама. Поцелуй за меня Джил и до завтра.

– Спокойной ночи, дорогой. Когда Лиз проснется, передай ей от нас привет.

– С мамой все в порядке? – в глазах девочки застыл ужас.

Рут быстро подошла к ней и обняла:

– Дорогая, все хорошо, и она передает тебе привет. Завтра она уже будет дома.

Рут решила, что если она передаст привет не от Берни, а от Лиз, то девочку это больше обнадежит.

Однако утром Лиз проснулась от жуткой боли: было ощущение, что все ребра с одной стороны переломаны. Такой острой внезапной боли у нее никогда раньше не было. Берни срочно вызвал доктора Йоханссена, тот, в свою очередь, онколога и остеопата. Лиз тут же отправили наверх, на рентген и повторное сканирование костей.

Результаты не обнадеживали: химиотерапия не действовала, метастазы распространялись с огромной скоростью. Лиз отпустили домой, но доктор Йоханссен предупредил Берни, что это начало конца. Теперь боль будет усиливаться, они сделают все, что смогут, чтобы ее уменьшить, но в конце концов ей мало что будет помогать. Йоханссен сообщил это Берни в своем кабинете, и Берни так грохнул кулаком по столу прямо перед носом у врача, что все, что на нем лежало, посыпалось на пол.

– Что, черт подери, вы хотите этим сказать? Как это вы мало чем можете ей помочь? Как это понимать, черт бы вас побрал?

Доктор прекрасно понимал состояние Берни. Тот имел полное право сердиться на судьбу, которая так жестоко обошлась с его женой, и на врачей, неспособных ей помочь.

– Чем вы тут целыми днями занимаетесь? Только занозы вытаскиваете и вскрываете нарывы на задницах? Женщина умирает от рака, а вы мне говорите, что очень мало что можете сделать, чтобы облегчить ей боль? – гнев сменился истерикой, и, всхлипывая, Берни потерянно спросил: – Что же нам делать? Господи, ну что-то же может ослабить эту боль!

Все было кончено, и он это понимал, и никто ничего не может для нее сделать. Она умрет, страдая от невыносимой боли. Это несправедливо, так не должно быть! Это казалось жестокой насмешкой над всем, во что он верил, над всем, что знал. Ему хотелось из кого-нибудь вытрясти душу, пока ему не скажут, что что-то можно изменить, что Лиз можно помочь, что она будет жить, что все это чудовищная ошибка и на самом деле у нее нет рака.

Он уронил голову на стол и заплакал. Доктор Йоханссен чувствовал себя совершенно беспомощным, ему было безумно жаль Берни и его жену, молодую красивую женщину. Через некоторое время он встал, налил стакан воды и подал Берни.

– Мистер Файн, я понимаю, насколько это ужасно, мне очень жаль. Мы, конечно, будем делать все, что в наших силах. Я только хотел, чтобы вы понимали: наши возможности ограниченны.

– Что вы хотите этим сказать?

У Берни был взгляд умирающего, ему казалось, что у него вырывают сердце.

– Мы начнем с обезболивающих в таблетках: ей больше подойдет. Позже придется перейти на инъекции и скорее всего на наркотики. Дозы придется повышать по мере необходимости, чтобы она как можно меньше страдала.

– А я могу сам делать ей уколы? – Берни готов был делать все что угодно, лишь бы облегчить ей боль.

– Конечно, если хотите. Скорее всего вам понадобится сиделка, ведь у вас двое детей.

Берни вдруг вспомнил об их планах на лето.

– Как вы думаете, можно нам вывезти ее в Стинсон-Бич или лучше оставаться поближе к городу?

– Не вижу ничего плохого в том, чтобы поехать к морю. Смена обстановки может пойти на пользу вам всем, а вашей жене особенно, и потом, это всего в получасе езды от города. Я и сам иногда туда езжу: полезно для души.

Берни мрачно кивнул и поставил стакан с водой на стол.

– Лиз там нравится.

– Тогда тем более стоит поехать.

– А как насчет работы в школе? – внезапно вся их жизнь окончательно изменилась, и теперь нужно было все продумывать заново. А ведь только наступила весна, занятия в школе будут идти еще несколько недель. – Нужно ли ей бросить работу?