Только бы не

Для него это непросто, вписываться в чужие правила.

Потом я зову его в душ, и он останавливается на пороге ванной. Следит, как я включаю воду, как встаю под тёплые струи. Он собирается повторить вчерашний ритуал, вымыть меня, а сам не сдастся в мои руки, не при откровенном свете дня. Он оборачивается в полотенце, как в желанную защиту. Его кокон.

Я качаю головой и тяну Дмитрия к себе под душ. Он поджимает губы, но шагает через бортик ванной и тут же берёт контроль в свои руки. Моет меня с той же тщательностью, с которой метил меня собой прошлой ночью. Этот ритуал интимней секса.

Закончив, он тянется к полотенцу, но я опережаю, касаясь ладонями его тела. Дмитрий напрягается. Он привык к ограничениям — ему дозволено делать с женщиной всё, что угодно, а сам он остаётся в броне. В постели и в темноте — это одно дело, а вот отдать мне контроль в ярком флуоресцентном свете ванной — это за границей его прямоугольника.

— Иди в комнату, а то замёрзнешь! — командует он хрипло, но я кладу ладонь между его ног и провожу ногтями по паху.

Дмитрий вздрагивает, в его глазах всполохи гнева, то ли на меня, то ли на его тело, подчиняющееся мне вопреки велениям его разума. Но повинуясь моим рукам, он прислоняется к стене и позволяет поставить его ногу на бортик ванной.

Я мою Дмитрия. Опускаюсь на колени, жадно разглядываю, глажу, царапаю.

Я касаюсь эпицентра его похоти. Языком, губами, пальцами. Слизываю с него прошлую ночь и горячее желание.

Контраст эмоций на лице Дмитрия завораживает. Он ненавидит потерю контроля, но это идёт вразрез с мучительной потребностью его тела. Поэтому он сдаётся, позволяет мне увидеть яростную жажду и удовольствие.

Я меняю его мир, как он изменил мой. Я становлюсь его исключением, допустимой погрешностью идеальных мерок его жизни.

Я ласкаю Дмитрия, пока он полностью не отпускает контроль, и его сперму не смывает в слив вместе с силой воли и убеждениями.

Я коварна и эгоистична. Мне нужно видеть падение Дмитрия. Каждый его хрип, каждое нарушенное правило — это доказательство моей силы, непобедимости моего женского влияния на него. Дмитрий возродил во мне женщину, нежную и беспощадную амазонку, и я эгоистично испытываю на нём мои новые силы.

Потом Дмитрий работал, а я читала. Мы прогулялись в парке, сходили в магазин. Обедали в кафе, а ужин готовили вместе. Днём он оставался холодным, деловым, затянутым в правила и условности, а ночью — отчаянно жадным. Наверное, это ожидаемо. Если знаешь, что у связи скорый конец, то она воспринимается острее, и жадность неудивительна. Именно поэтому Дмитрий позволяет себе выйти за привычные рамки. Он насыщается мной, пока может.

И каждая его уступка напоминает о недолговечности нашей связи.

Для него эта связь — отдушина, временная свобода от собственных рамок. А для меня — спасение. Потому что каждый его восторженный взгляд, каждое прикосновение вписываются в память доказательством моей чистоты и того, что Дмитрий не видит нитей прошлого под моей кожей.

Он их не видит и доказывает это снова и снова.

Мы дарим друг другу свободу.

Мы с завидным упорством притворялись, что остального мира не существует. Я старалась не думать о том, что однажды нам придётся за это заплатить.

После ужина мы смотрели телевизор, хотя я затрудняюсь вспомнить передачу. Я лежала на подушках, мои ноги покоились на коленях Дмитрия. Не сводя глаз с экрана, он массировал их, ласкал прямо через джинсы. Хмурился, что-то повторял за телеведущим, будто касался меня бессознательно, случайно.

Его руки поднялись выше, смяли грубую ткань, массируя бёдра. Я наслаждалась полудрёмой, тягучей связью между сном и бодрствованием, когда тело приятно расслаблено, а в мыслях полное безветрие. Дмитрий переместился ближе, мягко поднял край футболки и пощекотал кожу живота. Проведя пальцем над застёжкой джинсов, он проник внутрь, поглаживая тонкую кожу. Волна тепла прошлась по телу и исчезла. Что-то перегорело в цепи год назад, и возбуждение не задерживается во мне. Сколько раз за последние сутки Дмитрий пытался подвести меня к черте, но я каждый раз его останавливала. Ломала его выдержку, заставляя переключиться на собственное удовольствие и оставить напрасные попытки высечь из меня искру. Нет, я не притворялась, с Дмитрием я получила свою долю наслаждения, но оно было не оргазмом, а очищением, блаженством чужой страсти. Я боялась, что Дмитрий заговорит об этом, начнёт задавать вопросы о позах и способах довести меня до оргазма. Но он не сказал ни слова. Мужчина, привыкший управлять всем, позволил мне вести в вопросах моего удовольствия. Как только я отстраняла его руки, он не настаивал. Отпускал меня, но заставлял смотреть на него. Он хотел, чтобы я видела его наслаждение. Он кончал, глядя мне в глаза, чтобы я видела, как он упивается мною. Он напоминал, что именно я подвела его к этой черте. Что он переступает её за нас двоих.