Только бы не

Он посмел сказать: «Прости». За это я ненавижу его сильнее всего.

Для родного города новость оказалась воистину огромной. Она не помещалась в будничную рутину, как и в головы мирных жителей. И тогда они обратили взгляд на меня. Мои дорогие сограждане и соседи, они тоже собиратели фактов и улик, и они с лёгкостью нашли то, что искали.

Учительница начальных классов выходит замуж за педофила. Она приводит его в школу. С её подачи он становится спонсором школы, привозит книги, общается с детьми.

Мы вместе открываем местные книжные ярмарки, фотографируемся в кругу детей… дарим книги детским домам и бедным семьям…

Что можно об этом подумать? Именно то и подумали.

За свою недолгую карьеру я работала в двух школах, и люди обернулись против меня. Я их понимаю. Шок. Ужас. Желание защитить своих детей. Паника, когда не знаешь, как спросить, как узнать, когда бежишь в полицию, к психологам, к врачам и рыдаешь по пути.

Почему несправедливость разгорается пожаром и слепит людей? Почему иногда в пылу погони люди наказывают жертву? Почему им становится от этого легче?

Казалось, против меня обернулся весь город. Это, конечно же, преувеличение, потому что большинство сохраняли нейтралитет, доверяя полиции и трезво оценивая ситуацию. Но было достаточно людей, кто предпочёл не верить в мою невиновность. Обидчик в тюрьме, но этого наказания мало. Зато есть я. Та, которая была рядом. Они уверяли друг друга, что я знала. А остальные не вмешивались, отмалчивались.

Меня травили, как крысу, принёсшую в город чуму. Подъезд расписали оскорблениями, лестничную площадку тоже. «ТЫ ЗНАЛА!» — кричали надписи. Это самое вежливое, но самое страшное из обвинений. Мне присылали письма, меня проклинали. На улице кто-то плюнул мне в лицо.

Я сходила с ума. Полиция прислала помощь, чтобы распугать недоброжелателей, но те вернулись. Сбегая от погони, я нашла убежище в кафе рядом с домом. Задыхаясь, ввалилась туда, умоляя о помощи. Кто-то подал мне стакан воды. Я хлебнула, но проглотить не успела. По вкусу поняла, что что-то не так, и выплюнула. В воду добавили чистящее средство из кладовки кафе. Привкус хлорки оставался со мной ещё долгие дни, как и язвы во рту. С тех пор я не могу отвязаться от этого запаха, ищу его везде. Запах мести. Я стала одержима им. Лучше всегда ощущать его рядом, чем бояться, что очередная месть вот-вот обрушится мне на голову.

Полиция старалась, они делали, что могли, но всё произошло слишком быстро, и, когда против тебя ополчилась толпа, силы не равны. Я знала, что надо бежать, но, дезориентированная, в шоке, я не успела себя защитить.

Чтобы сходить за едой, я вызвала платную охранную службу. Молодой мужчина честно попытался вывести меня на улицу. Шёл впереди, вооружённый и смелый. Я следила за ним, гадая, друг он или враг. Я слишком сосредоточилась на нём, чтобы заметить опасность.

С верхнего этажа на меня вылили кипяток с примесью горячего масла. Чудом не попали на голову, потому что я наклонилась завязать шнурок.

Я пролежала в больнице под охраной почти месяц.

Как справились женщины, пережившие такое? Как им спалось? Елось ли? Дышалось ли свободно?

Я искала информацию о них. Ко многим отнеслись справедливо, их защитили. Может, у них другая история, или только мне не повезло. Мы жертвы, а не «сопутствующий ущерб», но меня не защитили, не успели или не захотели. Или просто отмалчивались. Родным было хуже, чем мне, я не виню их за это. Дважды овдовевшая мать одна растит моих младших сестёр. Когда меня увезли в больницу, они уехали из города, сменив имена. Мама оставила мне сообщение: «Постарайся понять».

Да, я понимаю. Мать отвечает за девочек, она права, что уехала и отрезала их от кошмара.

Я всё и всех понимаю. Может, в этом и есть моя проблема, я слишком понимающая для всех, кроме себя.

Когда я вышла из больницы, меня ждала машина. Водитель сказала, что её прислала полиция.

— Бедняжка, как же вам тяжело приходится! — вздохнула она, выруливая на дорогу. — Ничего, поверьте на слово, скоро всё закончится.

Она отвезла меня к озеру. Тому самому, экскурсию к которому запретил мэр города. Мёртвому, лоснящемуся масляной плёнкой, с кучами мусора. В городе шла компания сбора средств на его очищение, но у женщины были другие планы.

— Ты знала! — сказала она и, вооружённая, попыталась меня утопить.

Меня спас охранник, приставленный ко мне в больнице. Он видел, как меня увезли, и поехал следом.

Вернуться домой я не смогла, мою квартиру подожгли.

И тогда я перестала бороться и доказывать свою невиновность. Я бросилась бежать.

И с тех пор не останавливаюсь.

Порой накатывает всякое, но даже в самые тяжёлые минуты в глубине души горит жаркая необходимость жить и пробиваться к свету. Она бьётся спасительным пульсом, настигает сладким привкусом во рту. Каждый раз сомневаешься, мучаешься, а потом — вот он, родимый, инстинкт самосохранения.

Я люблю жизнь, даже если она напоминает пытку.

Я никогда не перестану бежать, даже в клетке, даже в тупике. Я никогда не сдамся.

Дмитрий Волинский.

Мой самый жёсткий критик с нашей первой встречи.