Титан

Горняки, что спустились в клетях в ночную смену в шахты, слышали, как трещит крепь в дальних заброшенных забоях, сыплются камни с потолка, а потом – странный такой звук, будто шуга на реке; идет кто-то сквозь толщи.

Рыбаки на сейнере, что шел от Новой Земли, зацепили тралом какую-то штуковину на дне; и тяжелое, и живое, оно потащило корабль с курса, и бывалый боцман скомандовал сбросить трал.

Астрономы в Памирских горах, выше облаков, видели звездный дождь, которого не должно было быть, он не значился в справочниках, и тем не менее на Севере и Востоке летели с небес звезды, чиркая, как фосфорные головки.

Плакали и кровоточили в ту ночь иконы, сами собой загорались поминальные свечи; в концертных залах рождалась и исчезала перелетная буря музыки, которую никто из живущих не писал, музыки нерожденной. На вокзалах слышали отзвучавшие давным-давно паровозные гудки; на дальних полустанках, у шлагбаумов в поле, видели странные, не значащиеся в расписании, поезда, будто по дальним депо собрали всю рухлядь, списанные вагоны, какие уже не выпускают на линию; в метрополитенах, особенно в тех, что старые, заложенные в тридцатые годы, запоздалым пассажирам казалось, что пустые платформы, где лишь уборщики протирают полы, на самом деле полны народу, как в час пик; там тесно, там дышат, шепчут, кашляют, плачут, кашляют, плачут, обсуждают, как проехать, удивляются новым веткам и станциям; в туннелях за окнами виделись фигуры, проходящие поперек движения, и пассажиры трезвели, спешили выйти на случайной станции, подышать воздухом.

Но и в воздухе городов носились те же шепоты, будто говорят друг с другом памятники, и чудилось, что полны бульвары, что горит призрачным, ледяным, северным светом иллюминация.

Кремль

…Генерал-лейтенант Бурмистров, комендант Кремля, решил ночевать в служебном кабинете: рано утром репетиция парада. Конечно, можно было б и дома поспать, тут недалеко. Но он особенно любил Кремль ночной, безлюдный, когда лишь дежурная смена на постах. Ушли туристы. Уехали чиновники. Уехал президент. Остался лишь сам Кремль. Священный дом власти. Местобожество, которому единственно и служит Бурмистров.

Он прогулялся вдоль приречной стены, слушая, как проступают сквозь утихающие шумы города шепоты переговаривающихся крепостных башен. С Москвы-реки тянуло холодом, хотя прогноз и обещал теплую ночь. Генерал продрог и никак не мог потом уснуть. Вспомнил вдруг невпопад, как в молодости ненавидел Кремль. Его отправили служить в кремлевский особый полк. Шагистика, зимние часы в карауле у Вечного огня, когда проходит вечность, прежде чем тебя сменят, проклятая ледяная вечность, а перед тобой – свободные люди, влюбленные парочки, что пришли в Александровский сад, и от них пахнет домашней едой, духами, сигаретами, шампанским…

А потом, накануне демобилизации, его пригласили на беседу и предложили поступать в училище. Конечно, он согласился. Да и нельзя было отказаться. Он надеялся, что будущая служба занесет его куда-нибудь подальше от Кремля, зубрил языки…

Но Бурмистров не попал в разведку. Стал контрразведчиком, Второе главное управление. И лишь однажды отправился за рубеж, в Египет, где советские специалисты строили Асуанскую плотину и еще сотни промышленных объектов.

Официально КГБ там не работал, разумеется. Туда даже газету “Правда” нельзя было привозить. Его коллеги в строительных организациях, в геологических партиях назывались “заместитель руководителя контракта по общим вопросам”. А он считался ответственным за досуг трудящихся и потому имел посольское прикрытие по линии культуры.

Там, в Египте, он и переменился. “Советским друзьям” щедро показывали древние храмы и некрополи, гробницы и каменоломни. Одним было любопытно, экзотика. Другие дурели от скуки, жары и пыли – чтоб этим фараонам пусто было! А Бурмистров, чистокровный русак, ни разу ни восточный человек, вдруг ощутил что-то… родное. Чужое, но близкое. Ни черта не понимал в иероглифах, мумиях, статуях, но бегло запоминал имена божеств и правителей, смотрел на саркофаги и пирамиды – и чуял их мертвую жизнь, загробную власть, такие знакомые ему, бывшему кремлевскому часовому.

В конце концов, на Красной площади тоже стоит каменная пирамида, говорил себе Бурмистров. И мумия лежит. Ты ж ее сам охранял, стоял в карауле у дверей Мавзолея.

Дома у генерала хранился целый ящик слайдов. Порой он запирался в кабинете, включал диапроектор, пахнущий озоном и пылью, подгорающей на раскаленной линзе: будто пустыней пахнет. И переносился туда – где царили Осирис и красноносый Гор, вытесанный из гранита, где лежал в золотом саркофаге золотой юный Тутанхамон; где всякую стену покрывали иероглифы.