Тим

– Можешь, Тим, можешь! У тебя никогда не было от меня тайн! Тим, пожалуйста, не отталкивай меня, не отгораживайся! У меня сердце разрывается, я вне себя от беспокойства и страха за тебя, потому что не знаю, что делать! – Мисс Хортон заплакала, вытирая слезы ладонью.

– Я не могу, не могу! Я не знаю! Я столько всего чувствую, что не могу думать. Я не понимаю, что все это значит!

Тим резко повернулся к ней. Он выглядел таким возбужденным, агрессивным, что Мэри попятилась. Перед ней стоял сердитый незнакомец, в котором она не находила ни одной привычной черточки.

– Знаю только, что я тебе больше не нравлюсь, и все! Теперь тебе больше нравится папа, а я совсем не нравлюсь! С тех пор как ты познакомилась с папой, я перестал тебе нравиться. Я знал, что так будет, знал! Да и как я могу тебе нравиться больше него, ведь он целый доллар, а я – нет? Мне самому он нравится больше, чем я сам!

– Тим! Тим! Как ты мог такое подумать? – воскликнула Мэри. – Это неправда! Ты мне нравишься так же, как всегда. Ты не переставал мне нравиться ни на минуту! Ты просто не можешь перестать мне нравиться!

– Но я перестал тебе нравиться, когда ты познакомилась с папой!

– Нет, нет, неправда, Тим! Пожалуйста, поверь мне, это не так! Твой папа мне симпатичен, но он никогда не будет мне нравиться больше, чем ты, никогда! Если хочешь знать, твой папа мне нравится главным образом потому, что он твой папа. Он создал тебя. – Она пыталась говорить ровным тоном, надеясь, что Тима это успокоит.

– Это ты лжешь, Мэри! Я чувствую! Мне всегда казалось, что ты считаешь меня взрослым, но теперь я знаю, что это не так. Теперь – нет, нет. Я видел вас с папой! Я больше не нравлюсь тебе. Теперь тебе нравится папа! Ты не возражаешь, чтобы папа обнимал тебя! Я вижу, как ты постоянно обнимаешь и утешаешь его! А мне не позволяешь обнимать тебя, и сама тоже меня не утешаешь! Только одеяло подтыкаешь, и все. А я хочу, чтобы ты обнимала и утешала меня, но ты этого не делаешь. А папу утешаешь! Чем я плох? Почему я больше не нравлюсь тебе? Почему ты переменилась ко мне с тех пор, как папа начал приезжать сюда с нами? Почему я всегда остаюсь в стороне? Я точно знаю, что я тебе не нравлюсь! Тебе папа нравится!

Мэри оцепенела. Она хотела откликнуться на этот исступленный крик, молящий о любви, но была слишком ошеломлена. Тим ревновал! Ревновал неистово, предъявляя на нее права! В отце он видел соперника. Однако то была ревность не ребенка, а мужчины – первобытного самца-собственника. Никакие увещевания не шли на ум; она не знала, что сказать.

Застыв, они настороженно смотрели друг на друга. Чувствуя, что едва держится на трясущихся ногах, Мэри опустилась на пенек, не отрывая глаз от лица Тима.

– Тим, – неуверенно начала она, стараясь крайне осторожно подбирать слова, – Тим, ты знаешь, что я никогда не лгала тебе. Никогда! Я не смогла бы лгать тебе, ты мне слишком дорог. То, что сейчас тебе скажу, я не смогла бы сказать ребенку. Это можно сказать только взрослому человеку. Ты утверждаешь, что во всех отношениях взрослый человек, а раз так, значит, будь добр, все трудности и тяготы, с которыми сопряжена жизнь взрослого, воспринимай как настоящий мужчина. Я не могу тебе понятно объяснить, почему твоему папе позволяю меня обнимать, а тебе – нет, но это не потому, что ты ребенок, а потому, что он старик. Как видишь, ты понял все наоборот. Тим, ты должен быть готов принять еще один такой же удар, как смерть мамы, и должен быть сильным. Ты уже достаточно взрослый, чтобы хранить секреты, а то, что я тебе сейчас скажу, это секрет, который нужно скрывать от других, особенно от папы. Он никогда не должен узнать, что я тебе это рассказала. Помнишь, как-то раз я объясняла тебе, почему люди умирают. Они становятся слишком старыми и устают от жизни. Силы у них иссякают, как у часов, которые забыли завести, и сердца перестают биться. Иногда происходит какое-то событие, из-за которого человек начинает чахнуть быстрее. Это и случилось с твоим папой. После смерти твоей мамы он стал быстро угасать, без нее он с каждым днем все больше и больше устает от жизни.

Тим по-прежнему дрожал, но Мэри не знала, последствия ли это вспышки ярости или реакция на ее слова.

– Тим, я знаю, что ты ужасно тоскуешь по маме, – продолжила она, – но тоска папы несравнима с твоей, потому что ты молод, а он стар. Твой папа хочет умереть, хочет лечь в землю возле твоей мамы и спать с ней рядом, как они спали вместе каждую ночь, когда она была жива. Он хочет снова быть с ней. Они принадлежат друг другу, понимаешь? Там, на веранде, он сказал мне, что чувствует приближение смерти. Он больше не хочет ни ходить, ни разговаривать, потому что стар и не может жить без твоей мамы. Вот почему я обнимала его. Я была опечалена и плакала от жалости к нему. На самом деле это твой папа меня утешал, а не я – его. Ты все неверно истолковал.

Тим заплакал, и Мэри повелительно подняла руку.