Тим

– Но мне больно, когда я плачу, Мэри! Ужасно больно, и боль не уходит!

– Да, знаю. И у меня так бывает. Кажется, будто у тебя вырвали часть груди, да?

– Точно, именно такое у меня ощущение! – Он неуклюже погладил ладонями ее по спине. – Мэри, я так рад, что ты здесь! Ты всегда знаешь, что на что похоже, объясняешь, и мне становится легче. Без тебя было ужасно!

Ногу, прижатую к кровати, мучительно свело судорогой, и Мэри высвободилась из его объятий.

– Теперь я здесь, Тим, и пробуду все выходные. А потом мы вместе поедем в Сидней. Одних я вас здесь не оставлю. Ну а сейчас давай на бочок – и спать ради меня. Завтра нам нужно переделать массу дел в саду.

Тим послушно повернулся на бок.

– Спокойной ночи, Мэри. Ты мне нравишься. Теперь ты мне нравишься больше всех, не считая папы.

Рон заварил чай и разрезал пирог с тмином. Они сидели за кухонным столом напротив друг друга. Хотя до кончины Эсме Мэри не была знакома с Роном, она инстинктивно догадалась, что за последнюю неделю он постарел и усох: руки дрожали, лицо потускнело. Чувствовалось, что жизненный дух в нем угасает, и это отражалось на всем его облике: Рон как будто становился бесплотным. Мэри накрыла его ладонь своей.

– Тяжело вам. Вы вынуждены скрывать горе и опекать Тима. Господи, Рон, как бы я хотела помочь! Почему люди умирают?

– Не знаю, – покачал он головой. – Это самый трудный вопрос на свете, да? Мне так и не удалось найти ответ, который удовлетворил бы. Жестоко со стороны Господа дарить нам любимых, создавать нас по образу и подобию своему, чтобы мы могли их любить, а потом отнимать тех, к кому мы привязались. Не мешало бы ему быть к нам более милосердным, как вы считаете? Мы, конечно, все не ангелы, и ему, наверное, кажемся червяками, но большинство из нас стараются как могут, и многие не такие уж плохие люди. За что нам такие страдания? Тяжело, Мэри, страшно тяжело.

Рон прикрыл глаза рукой и заплакал. Мэри беспомощно смотрела на него, сердце сжалось от боли. Если б она могла как-то помочь! Сидеть и смотреть на чужое горе, понимая, что ты совершенно бессилен облегчить душевные муки скорбящего… Врагу не пожелаешь! Рон плакал долго, навзрыд. Судорожные всхлипы, глубокие и пронзительные, казалось, рвались из самой его души. Когда слез у него не осталось, он вытер глаза и высморкался.

– Может, еще чаю выпьете? – предложила Мэри.

На одно призрачное мгновение на губах Рона заиграла улыбка, очень похожая на улыбку Тима.

– Пожалуй, – вздохнул он. – Знаете, Мэри, никогда не думал, что так будет. Может, это потому, что я стар, не знаю. Никогда не думал, что после ухода Эс образуется такая ужасная пустота. Кажется, даже Тим уже не так важен – только она, только то, что я потерял ее. Все не то без моей старушки. Мне не хватает ее брюзжания и ворчания, когда она ругала меня за то, что я засиделся во «Взморье», хлебая пиво, как она выражалась. Мы с Эс были счастливы. И в этом вся беда. С годами прикипаешь друг к другу, становишься как пара старых изношенных сапог, теплых и удобных. И вдруг ничего этого нет! Как будто половину меня отрезали. Наверное, нечто подобное чувствует калека, у которого ампутировали руку или ногу. Он все думает, что она на месте, хочет почесать ее и недоумевает, обнаружив, что чесать-то нечего. Я все время думаю: о, вот это надо бы ей рассказать. А иногда так и хочется ляпнуть: о, эта шутка ей бы понравилась, мы бы вместе вдоволь нахохоталась. Мне очень тяжело, Мэри. Даже не знаю, стоит ли пытаться жить дальше.

– Да, кажется, я вас понимаю, – медленно произнесла Мэри. – Ампутация души…

Рон поставил чашку.

– Мэри, если со мной что-то случится, пожалуйста, позаботьтесь о Тиме, ладно?

Мисс Хортон не стала протестовать, не попыталась объяснить, что он поддался меланхолии и говорит глупости, просто кивнула и сказала:

– Да, конечно, позабочусь. Не волнуйтесь за Тима.

Глава 22

За долгую хмурую зиму, последовавшую после смерти миссис Мелвилл, Тим изменился. Он был похож на тоскующего зверя: ходил взад-вперед, словно что-то искал и никак не мог найти. При виде какого-нибудь неодушевленного предмета его глаза загорались, но быстро гасли, наполняясь разочарованием и растерянностью, словно он ждал чуда и не мог взять в толк, почему оно не произошло. Даже Гарри Маркему со товарищи не удавалось пронять его, в отчаянии сообщил Рон Мэри. Тим каждый день исправно ходил на работу, но бестактные зловредные шутки членов бригады падали на бесплодную почву: он терпеливо сносил их издевки и грубый юмор, – как и все остальное, словно отстранился от реальности, удалился в некий свой мир, который принадлежал ему одному и был надежно огражден от вторжения окружающих.

Дождливыми вечерами, под завывание ветра, бесновавшегося в деревьях вокруг дома, Мэри и Рон вели долгие бесплодные беседы о Тиме. Сам он в это время где-то бродил или уже спал. После смерти Эсме Мэри настояла, чтобы Рон проводил выходные в ее загородном доме: при мысли о том, что они с Тимом уедут, оставив старика сидеть в одиночестве перед холодным камином, у нее сжималось сердце.