Терпимость

Но после того рокового дня в августе 1572 года, когда до него дошла весть о радости, с которой папа Григорий XIII отпраздновал убийство тридцати тысяч французских протестантов, он навсегда отвернулся от Церкви. Он никогда не заходил так далеко, чтобы перейти на другую сторону, он продолжал соблюдать определенные формальности, чтобы удержать своих соседей от болтовни, но те из его глав, которые были написаны после Варфоломеевской ночи, с таким же успехом могли быть работой Марка Аврелия или Эпиктета, или любого из дюжины других греческих или римских философов. А в одном запоминающемся эссе, озаглавленном “О свободе совести”, он говорил так, как будто был современником Перикла, а не слугой Ее Величества Екатерины Медичи, и использовал карьеру Юлиана Отступника как пример того, чего может надеяться достичь по-настоящему терпимый государственный деятель.

Это очень короткая глава. Она занимает всего пять страниц, и вы найдете ее в девятнадцатой части второй книги.

Монтень слишком хорошо видел неисправимое упрямство как протестантов, так и католиков, чтобы выступать за систему абсолютной свободы, которая (при существующих обстоятельствах) могла только спровоцировать новую вспышку гражданской войны. Но когда обстоятельства позволяют это, когда протестанты и католики больше не спят с парой кинжалов и пистолетов под подушками, тогда разумное правительство должно по возможности избегать вмешательства в совесть других людей и должно позволять всем своим подданным любить Бога как лучше всего подходит им для счастья их собственных конкретных душ.

Монтень был не единственным и не первым французом, которому пришла в голову эта идея или который осмелился высказать ее публично. Еще в 1560 году Мишель де л'Опиталь, бывший канцлер Екатерины Медичи и выпускник полудюжины итальянских университетов (и, кстати, подозреваемый в том, что его запятнали анабаптистской мазней), предложил атаковать еретиков исключительно словесными аргументами. Он основывал свое несколько неожиданное мнение на том основании, что совесть, какова бы она ни была, ее невозможно изменить силой, и два года спустя он сыграл важную роль в принятии королевского эдикта о веротерпимости, который дал гугенотам право проводить собственные собрания, созывать синоды, чтобы обсуждать дела своей церкви и вообще вести себя так, как если бы они были свободной и независимой деноминацией, а не просто терпимой маленькой сектой.

Жан Боден, парижский юрист, самый респектабельный гражданин (человек, который защищал права частной собственности от коммунистических тенденций, выраженных в “Утопии” Томаса Мора), высказывался в том же духе, когда отрицал право суверенов применять насилие для принуждения своих подданных к тойили иной церкви.

Но речи канцлеров и латинские трактаты политических философов очень редко становятся бестселлерами. В то время как Монтеня читали, переводили и обсуждали везде, где цивилизованные люди собирались вместе во имя разумной компании и хорошей беседы, и его продолжали читать, переводить и обсуждать более трехсот лет.

Его дилетантство, его настойчивость в том, что он пишет просто ради удовольствия и не преследует никаких целей, сделали его популярным среди большого количества людей, которые в противном случае никогда бы не подумали о покупке (или заимствовании) книги, которая официально классифицировалась как “философия”.

ГЛАВА XIX. АРМИНИЙ.

Якоб Харменс Арминиус; 1560 – 1609) голландский протестантский богослов. Он был пастором в Амстердаме и учителем в Лейдене.(

Борьба за терпимость является частью извечного конфликта между “организованным обществом”, которое ставит безопасность “группы” превыше всех других соображений, и теми частными лицами, обладающими необычным интеллектом или энергией, которые считают, что улучшение, которое мир до сих пор испытывал, неизменно происходило благодаря усилиям индивидуума, а не благодаря усилиям массы (которая по самой своей природе с недоверием относится ко всем инновациям) и что поэтому права индивидуума гораздо важнее прав массы.

Если мы согласимся принять эти предпосылки как истинные, то из этого следует, что степень терпимости в любой стране должна быть прямо пропорциональна степени индивидуальной свободы, которой пользуется большинство ее жителей.

В былые времена иногда случалось, что исключительно просвещенный правитель обращался к своим детям и говорил: “Я твердо верю в принцип "живи и давай жить другим". Я ожидаю, что все мои любимые подданные будут проявлять терпимость по отношению к своим соседям или будут нести ответственность за последствия ”.

В этом случае, конечно, нетерпеливые граждане спешили запастись официальными пуговицами с гордой надписью “Толерантность превыше всего”.

Но эти внезапные превращения, вызванные страхом перед палачом Его Величества, редко носили длительный характер и приносили плоды только в том случае, если государь сопровождал свою угрозу разумной системой постепенного обучения в русле практической повседневной политики.