Читаем Теплый дом. Том II: Опекун. Интернат. Благие намерения. Детский дом (записки воспитателя) полностью

— Плащ Пучкова? Дайте померить! — затараторила Кузя, наша заядлая театралка.

В отрядной оживленно — шум и гам как на ярмарке. И громче всех — взываю я:

— Девочки! Мальчики! Дорогие гости! Все в столовую! Ужинать! — гоню всех: и хозяев, и артистов.

Ужин специально раньше накрыли — артистам сразу на спектакль после концерта. А те, кто не занят, останутся с нами чай пить.

Весь вечер мальчишки так и сновали у дверей отрядной.

И уж совсем поздно, когда закончился концерт, в котором выступили и наши девочки, когда дежурные уже делали уборку, выгребая груды обрезков бумаги и лоскутков из-под столов, в отрядную заглянул Беев.

— Ты чего? — Самохина собралась уже шваркнуть мокрой тряпкой по любопытному носу.

Но Беев не оробел и миролюбиво подмигнул:

— Фекла, давай помогу.

— Чего-чего?

— Хочешь, пошвабрю пол?

— Ольга Николаевна! Бей пристает! Чего лезешь?

— Ничего не лезу. Помочь, что ли, нельзя?

Впускаю Беева.

— Ну давай, помогай! Только для начала слетай за водой и раздобудь еще одну швабру.

— Во втором спереть? Я в момент!

— Я те сопру! — негодует Самохина. — Потом за дежурство снизят.

Беева как ветром сдуло. Почти тут же появляется с улыбкой до ушей, грохоча ведром, шваброй и совком для мусора…

В отрядную влетает еще один «борец за права человек», Ханурик.

— А так не честно? Бею так можно, а мне так нельзя?

— Как?! И ты? Ушам своим не верю!

— А вы все равно без очков не слышите. Вот, возьмите, в актовом зале на окне нашел.

— Ну, спасибо! Я все думаю — чего это мне не хватает.

— Вы очки носите, чтоб все время их где-нибудь забывать. Вам надо завести специальную очковую ищейку.

И уже, отобрав у Самохиной тряпку, с упоением развозит грязь по полу, вылив предварительно пол ведра воды…

Следующий Бельчиков. Заглядывает.

— Чевойта они? Уже приняли? — И снова исчезает.

Уборка закончена, сидим в чистенькой отрядной, умиротворенные и счастливые. Подходит Огурец.

— Давайте, Ольга Николаевна, о политике потолкуем. А то в мире столько непорядка за это время развелось.

— Давай.

<p>…ВЫ К НИМ СО ВСЕЙ ДУШОЙ, А ОНИ… ПРОСТО СЛОВ HET!</p>

Общий сбор.

Совет подробно разработал план проведения. Для командиров придумали специальные эмблемы — знак Главного дела дня.

(Самоуправление во многом было устроено по образцу макаренковского. Но только наша система была менее объемной — во-первых, один отряд; во-вторых, задачи поуже. Семь дежурных командиров — нас такой состав вполне устраивал.)

— Можно подумать, не сбор, а спектакль готовите, — прощебетала Татьяна Степановна, с интересом наблюдая, как мы двигаем мебель.

— А у нас и будет спектакль. В некотором роде. С импровизацией…

Вдоль окон поставили в ряд столы для членов отряда. Напротив — стулья для «изгнанников» — пусть сидят на всеобщем обозрении и не знают, куда руки девать. А по рукам угадаем — что у кого на уме.

Соединялись ряды столом для президиума. Там сидели члены совета. Я в кресле напротив. Периметр замыкался. Я получалась несколько в стороне от поля перекрестных взглядов, и главное — все были «под прицелом».

Уже вошли гости: Людмила Семеновна, Тамара Трофимовна и еще несколько человек. Усадили их за столами около оконного ряда.

Для меня этот сбор имел решающее значение. И не только потому, что затянувшийся конфликт наконец разрешается так благоприятно и отряд вновь восстанавливает свою целостность. То, что ребята вернутся в отряд, было ясно не только мне. Потеплели лица коллег. При встрече в коридоре они уже больше не отворачивались. Каждый спешил уверить в наилучших чувствах ко мне. Дебаты, бушевавшие совсем недавно по поводу моих методик и приемов, вдруг сами собой прекратились. Воспитательница четвертого отряда, с которой мы в былые времена и парой слов не перемолвились, — уж очень она не терпела моих балбесов за наглые вторжения в жизнь ее малолетнего отряда! — перед началом сбора подошла ко мне и дружески-фамильярно проворковала: «Ну до чего же ты сегодня хорошенькая!» (Это после почти месячного надрыва, когда по утрам сил не было с дивана встать!)

Сбор начался.

Слышу громкий шепот Тамары Трофимовны и Людмилы Семеновны.

— А что это не видно того… лохматого? Из бывших.

— Голиченкова? С этим все в порядке — сидит.

— Где?

— Где все… так спокойнее. Тс-с-с! Начинают.

Кира смотрит на меня. Киваю — можно начинать. Командует:

— Надюха! Пригони пацанов!

Надюха шустро выбегает. Из коридора доносится ее бодрый голосок:

— Эй, вы! Заходи по одному!

Мальчишки гуськом входят в отрядную. Останавливаются у стульев, но не садятся.

— Садитесь, садитесь! В ногах правды нет! — вмешалась Людмила Семеновна.

Беев с нескрываемым изумлением уставился на нее. И остальные начали внимательно разглядывать присутствующих. Наверное, не ожидали увидеть здесь столь представительное собрание. Бельчиков, воззрившись на сидевшую как раз перед ним Людмилу Семеновну, открыл рот и захлопнул, лишь когда услышал:

— Ольга Николаевна! Будете говорить?

— Да, Кира. Только сначала я бы хотела прочесть…

— …Из раннего Горького, — Беев аж подскочил на месте.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература