Темное пророчество

— Я просто личный тренер, — сказал я. — Да кого это волнует? Я сделаю тебя аристократом! Ты будешь управлять Коммодианой!

Я вздрогнул от этого названия. За пределами дворца никто не признавал переименование Рима императором. Граждане отказывались называть себя коммодианцами. Легионы были в ярости от того, что теперь они были известны как коммодионы. Сумасшедшие провозглашения Коммода были последней каплей для его многострадальных советников.

— Прошу, Цезарь, — умолял я его. — Отдохни от казней и игр. Время исцелиться. Время принять последствия.

Он стиснул зубы, его губы были покрыты кровью.

— Не начинай и ты тоже! Ты говоришь, как мой отец. Я устал думать о последствиях!

Мое хорошее настроение улетучилось. Я знал, что произойдет в ближайшие дни. Коммод выживет после отравления и устроит беспощадную чистку своих врагов. Город будет украшен головами на пиках. Распятия выстроятся в линию по всей Via Appia. Мои жрецы погибнут. Половина сената погибнет. Сам Рим, бастион Олимпийских богов, сотрясется до основания. И Коммод все равно будет убит… всего через несколько недель или месяцев каким-то другим способом.

Я покорно склонил голову.

— Конечно, цезарь. Могу ли я приготовить тебе ванну?

Коммод усмехнулся.

— Мне следует вылезти из этой грязной одежды.

Я наполнил его большую мраморную ванну горячей розовой водой, как часто это делал для него после наших тренировок. Я помог ему сбросить грязную тунику и опуститься в ванну. На мгновение он расслабился и закрыл глаза.

Я вспомнил, как он выглядел спящим рядом со мной, когда мы были подростками. Вспомнил его легкий смех, когда мы мчались по лесу, и как он очаровательно щурился, когда я бросался виноградинами в его нос.

Я вытер губкой слюну и кровь с его бороды, бережно умыл его лицо и сомкнул мои руки вокруг его шеи.

— Мне так жаль.

Я толкнул его голову под воду и начал сдавливать его горло.

Коммод был силен. Даже ослабленный, он бился и боролся. Чтобы удержать его под водой, мне пришлось высвободить свою божественную силу и показать ему, кто же я на самом деле.

Он застыл, широко распахнув голубые глаза от удивления предательством. Он не мог говорить, но произнес губами: «Ты. Же. Благословил. Меня».

Обвинение заставило мое горло сжаться от рыданий.

«У тебя всегда будет мое благословение», — пообещал я Коммоду в день, когда умер его отец.

Теперь же я закончил его правление. Я вмешался в дела смертных не только для спасения жизней или спасения Рима, а потому что я бы не смог видеть, как мой прекрасный Коммод принимает смерть от рук кого-то другого.

Его последний вздох вызвал на поверхности воды пузыри, осевшие на волосках его бороды. Я ссутулился над ним, плача и не отнимая рук от его шеи, пока вода в ванной не остыла.

Бритомартида была не права. Я не боялся воды. Я просто не мог смотреть на поверхность любого бассейна, не представляя лица Коммода, ужаленного предательством и смотрящего на меня.

Видение исчезло. У меня перехватило дыхание. Я обнаружил, что сгорбился над другим водоемом — унитазом в Вэйстейшн.

Я не знаю, как долго я стоял там на коленях, дрожа, пока меня рвало, желая избавиться от своего смертного тела так же легко, как от содержимого моего желудка. Но вот в стоке отразилось что-то оранжевое. Позади меня с волшебным шаром в руках стоял Агамед.

Я захныкал в знак протеста.

— Обязательно было подкрадываться ко мне, пока меня рвёт?

Безголовый призрак протянул магический шар.

— Немного туалетной бумаги пришлось бы более кстати, — сказал я.

Агамед потянулся к рулону, но его бесплотные пальцы прошли сквозь бумажные слои. Странно, что он мог держать магический шар, но не рулон туалетной бумаги. Возможно, наши хозяева не подсуетились купить подходящую для призраков экстра-мягкую двухслойную «Очаровашку[17]».

Я взял шар.

— Чего ты хочешь, Агамед? — без особой уверенности спросил я.

Из глубины шара всплыл ответ: «МЫ НЕ МОЖЕМ ОСТАВАТЬСЯ».

— Только не ещё одно предупреждение о гибели. Кто мы? Где оставаться? — застонал я.

Я встряхнул шар еще раз. Он показал ещё один ответ: «ПЕРСПЕКТИВЫ НЕ СЛИШКОМ ХОРОШИЕ».

Я вернул магический шар в руки Агамеда, и это было все равно что преодолевать сопротивление ветра на большой скорости.

— Я не могу сейчас играть в «угадайку».

У него не было лица, но его поза выдавала его мрачность. Кровь из отрезанной шеи по капле сочилась вниз по тунике. Я представил на его теле голову моего сына Трофония, неистово взывающего к небесам: «Возьми меня взамен! Спаси его, отец, прошу!»

На это видение наслоилось лицо Коммода, смотрящего на меня, уязвленного и преданного, в то время как его сонная артерия пульсировала под моими руками. Ты. Же. Благословил. Меня.

Я всхлипывал и обнимал стульчак — единственную вещь во вселенной, которая не вращалась. Есть ли хоть кто-нибудь, кого я не предал и не разочаровал? Есть ли хоть какие-нибудь отношения, которые я не разрушил? <

В моём маленьком туалетном мирке минула целая печальная вечность, прежде чем у меня за спиной раздалось: «Хей».