Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ сейчас думаешь. «Но, Аполлон! Ты же божественен. Ты не можешь совершить убийство. Любая вызванная тобой смерть — воля богов и за гранью осуждения. Для меня было бы честью, если бы ты убил меня!»
Мне нравится ход твоих мыслей, дорогой читатель. Это так, я уничтожал целые города своими огненными стрелами. Я навлекал на человечество бесчисленные бедствия. Однажды Артемида и я перебили семью из 12 человек, потому что их мать плохо отзывалась о нашей маме. Вот нахалка!
Ничто из этого я не считал убийством.
Но сейчас я ввалился в ванную, готовый заблевать мной же вычищенный вчера унитаз, и меня поглотили страшные воспоминания.
Я попал в холодный зимний день в Древнем Риме, когда я действительно совершил нечто ужасное.
Сильный ветер промчался по дворцовым залам. В жаровнях угасало пламя. По лицам преторианских гвардейцев никак нельзя было сказать, что им неуютно, но я, минуя их у каждой двери, слышал, как они лязгают бронью, вздрагивая.
Никто не остановил меня, пока я шёл к личным покоям императора. Спросите, почему? Я был Нарциссом, верным личным тренером цезаря.
Сегодня я плохо сохранял свое смертное обличье. Мой желудок переворачивался. Пот струился по шее. Шок от игр этого дня все еще переполнял меня: зловоние туш на полу арены, скандирование кровожадной толпы: «Коммод! Коммод!», император в сверкающих золотых доспехах и пурпурных одеяниях, бросающий отрубленные головы страусов в ложи сенаторов, жестом указывающий мечом на стариков — ты следующий.
Преторианский префект Летус оттащил меня в сторону всего час назад.
— Мы провалились за обедом. Это наш последний шанс. Мы можем убрать его, но только с вашей помощью.
Марция, любовница Коммода, заплакала, вцепившись в мою руку: «Он убьет всех нас. Он разрушит Рим. Ты знаешь, что должно быть сделано».
Они были правы. Я видел список имен — враги, воображаемые или реальные, которых Коммод намеревался казнить завтра. Марция и Летус были на вершине списка, вслед за ними шли сенаторы, аристократы и несколько жрецов из храма Аполлона Целителя. Этого я уже не мог проигнорировать. Коммод зарезал бы их так же беспечно, как своих страусов и львов.
Я распахнул бронзовые двери в покои императора.
— УБИРАЙТЕСЬ! — выкрикнул Коммод из теней.
Бронзовый кувшин пронесся мимо моей головы и с такой силой врезался в стену, что мозаичные плитки покрылись трещинами.
— И тебе здравствуй, — сказал я. — Мне никогда не нравилась эта фреска.
Император моргнул, пытаясь сфокусировать взгляд.
— А… Это ты, Нарцисс. Тогда проходи. Поторопись! Запри двери!
Я сделал так, как он просил.
Коммод стоял на коленях на полу, держась за кушетку. В роскошной спальне с шелковыми занавесками, позолоченной мебелью и красочными фресками на стенах император выглядел неуместно, как нищий, вытащенный из какого-то переулка Субурры. Его глаза были дикими. Борода блестела от слюны. Рвота и кровь забрызгали простую белую тунику Коммода, что неудивительно, учитывая, что его любовница и префект отравили его вино за обедом.
Но, если бы вы могли заглянуть в прошлое, то поняли бы, что Коммод не сильно изменился с восемнадцати лет, когда нежился в своей походной палатке в Дунайском лесу. Ему был уже тридцать один год, но время едва коснулось его. К ужасу модниц Рима, он отрастил свои волосы и отпустил лохматую бороду, делая себя похожим на своего кумира Геркулеса. В остальном он был бы образцом мужского римского совершенства. Одна только его сила наводила на мысль, что он был бессмертным богом, как часто он сам утверждал.
— Они пытались убить меня, — зарычал он. — Я знаю, что это были они. Я не умру. Я покажу им всем.
Мне было больно видеть его таким. Еще вчера я был так полон надежды.
Мы практиковали приемы боя все время после полудня. Сильный и уверенный, он повалил меня на землю и сломал бы мне шею, если бы я был действительно смертен. После того, как он меня отпустил, мы провели остаток дня, смеясь и разговаривая, как в прежние времена. Не то чтобы он знал, кто я такой на самом деле, но, все ещё притворяясь Нарциссом, я был уверен, что смогу вернуть императору хорошее расположение духа и в итоге пробудить в нем славного молодого человека, которого я когда-то знал.
И все же этим утром он проснулся более кровожадным и безумным, чем прежде.
Я осторожно приблизился к нему, словно он был раненым зверем.
— Ты не умрешь от яда. Ты слишком силен для этого.
— Именно! — он поднялся на кушетку, костяшки его пальцев побелели от напряжения. — Завтра мне станет лучше, как только я отрублю головы этим предателям!
— Возможно, будет лучше отдохнуть несколько дней, — предложил я. — Потрать некоторое время на то, чтобы восстановить силы и поразмышлять.
— ПОРАЗМЫШЛЯТЬ? — он поморщился от боли. — Я не нуждаюсь в размышлениях, Нарцисс. Я убью их и найму новых советников. Тебя, может быть? Ты хочешь эту работу?
Я не знал, плакать мне или смеяться. В то время как Коммод полностью посвящал свое время любимым играм, он наделял государственными полномочиями префектов и близких друзей… И они, как правило, после этого долго не жили.