Танцующий на воде

Про эту женщину ходили легенды, в количестве с которыми соперничали только ее же прозвища – Генерал, Ночь, Невидимка. И – Мозес, туман напускающая, воды речные разнимающая. Я слыхал о ней от Коррины и Хокинса – в их разговорах Мозес фигурировала не иначе как Паромщица. Но тогда, в фургоне, я не очень впечатлился. Слишком много случилось, слишком силен был шок.

Примерно через час девочка уснула у отца на коленях. Блэнд остановил лошадей, тихонько позвал меня, указывая на место рядом с собой. Я сел на козлы. Блэнд тронул поводья. Несколько минут прошло в молчании, мною и нарушенном.

– Как вы меня нашли?

Блэнд только фыркнул:

– Тут каждый под наблюдением, Хайрам.

– Да? Почему ж вы само похищение допустили? Почему не отбили меня, когда я только-только был схвачен?

Блэнд покачал головой:

– Этот конкретный отряд ищеек не первый день в Филадельфии орудует. Ловят исключительно свободных чернокожих, чаще всего детей. Дети в большой цене. Остановить их мы не можем. В наших силах зато время от времени посылать похитителям сигнал: опасный, дескать, у вас бизнес. Для вас же самих опасный.

– В смысле, все было подстроено?

– Нет. Но ты спросил, почему мы допустили похищение. А я ответил. Чтобы повод появился для предупреждения. Чтобы эти выродки осознали, чем их занятие чревато. Сам понимать должен, Хайрам: в городе столь наглядные «послания» недопустимы. Только безлюдные места годятся для…

– Убийства, – подсказал я.

– Убийства? А тебе известно, что они с тобой сделать собирались?

– Еще бы.

Это «еще бы» вернуло меня в кошмарную ночь побега. Я снова был прикован к тюремному забору, и София дышала рядом со мной, сломленным; со мной – бахвалом и сопляком, если уж начистоту. Я спекся, я, изнывая от стыда, призывал Смерть, но приблизилась София, неистовая, даже могучая. Она пришла, когда я нуждался в ней более всего. Я же сплоховал опять, я ей поддержки не дал ни взглядом, ни жестом, ни словом. И вот она в лапах Райландовых ищеек, и одному Господу ведомо, что они с ней творят.

– Вы только половину знаете, – заговорил я. – Половину истории. Что я с девушкой сбежал, с Софией, – это вы в курсе. Кто она для меня, вам невдомек. А я дышать не могу, мне и воля не воля, как подумаю, как представлю, что с ней сталось. Она лучше меня. Вы ошиблись, не того освободили. Я – пустое место. Софию надо было выручать – вот из нее агент получился бы не то что из меня.

Я всхлипнул. Слезы, пусть недолгие, возымели свое действие. Скоро я смог продолжить:

– София – она на меня положилась. А я сам влип и ее за собой потянул. Меня-то спасли, я тут, в Филадельфии, прохлаждаюсь, а она… Я даже не знаю, где она, куда ее увезли. Одно знаю: она лучшей доли заслуживает. Не такой, чтоб остаться с идиотом, который ее прямо к ищейкам привел.

На этой фразе я сорвался – заплакал в открытую. Потому что назвал вещи своими именами. По моему недомыслию, по моей мальчишеской наивности любимая оказалась в адском логове. Одно дело было – знать об этом про себя, другое – озвучить постороннему. Блэнд меня не утешал, даже попыток не делал. Глядел на дорогу неотрывно. Дождался, чтоб я затих, и лишь тогда заговорил:

– Теперь ты понимаешь? Это твое чувство к Софии – оно же тебе сердце рвет, правда? Ты ночей не спишь, изводишься: что с ней, да что было бы, если б ты иначе поступил, так-то и так-то. Не то что спать – лежать, сидеть не можешь. Душит тебя страх – а жива ли вообще твоя милая? Хайрам, Хайрам! Да ведь ты сейчас весь свой народ в себе воплощаешь. Целая нация ежеминутно тревожится об отцах и сыновьях, матерях и дочерях, кузенах, племянниках, друзьях, любимых.

Ты вот сказал: убийство я свершил там, в лесу. Допустим; ну а скольких я спас? Да без счету! Мне даже имен их не узнать. А теперь подумай: что за люди те четверо и люди ли они вообще? Они бы тебя убили – не охнули. Они семьи рушат не задумываясь. И жить такие недостойны – разве только в страхе перед возмездием, чтоб им призраки загубленных являлись. Убийство, говоришь? Ладно, я согласен убийцей называться. На таких условиях незазорно.

Блэнд замолчал. Несколько мгновений слышалось только, как цокают лошадиные подковы.

– Спасибо, – промямлил я. – С этого мне начать надо было – с благодарности. Спасибо, мистер Блэнд.

– Не благодари, Хайрам. Если бы не работа моя, не война – жизнь бы смысла всякого лишилась. Чем бы я стал? Не представляю. А ты подумай, хорошенько подумай. Глядишь, и тебе смысл явится, если…

Блэнд продолжал речь, но, на мое счастье, сказались последствия удара по голове. Сначала мой разум захлестнула волною мигрень, затем утро померкло перед глазами. Скоро на козлах чудом удерживался человек в глубоком обмороке.

* * *