Танцующий на воде

– Лидию свою я встретил вскоре после Ламбертовой смерти. Он старше меня был, Ламберт, сильнее, храбрее. Я на него уповал во всем. Помню, маленький разнюнюсь – Ламберт утешает. Подрос когда – тоже нередко отчаивался. Ламберт говорил: «Верь. Не сомневайся в Господе». Ну и представь, каково было потерять такого брата. Я разумом повредился, все думал: теперь один, теперь не вырвусь, так и сгину в Алабаме, а что до Господа Бога – не иначе Он нас с Ламбертом проклял. Навалилась тоска до того тяжкая, душная. Сколько ночей я метался, вопил, зубами скрежетал, вот как нынче на заре, – и не счесть. Ну да ты, Хайрам, знаешь небось про такое помутнение, про затмение? Знаешь, как сердце во мраке тонет?

Если б не работа, пропал бы я тогда. Плевать, что на хозяина спину гнул, зато мысли страшные из пальцев в землю утекали, и легче становилось. Белые хвалили меня, в пример другим ставили, такой я был покорный. Для них же это главная добродетель. Вот, мол, пользы сколько от плетки – буйных в смирных превращает! А я их ненавидел, Хайрам. За то, что они меня из колыбели вынули да на плантацию отправили. За то, что Ламберта в могилу свели.

– Вот какой я был, когда Лидия мне повстречалась. Она-то тамошняя, алабамская – наверно, с рожденья привыкла бремя тащить. Помню, слушает, как ярюсь: хозяева, мол, гады, изверги, – посмеивается. Бывало, сам не заметишь, как с нею смеяться начнешь. Потом спохватишься: глупая девчонка, все бы ей хаханьки. Да и я не умней, раз поддался. Прикинешь это все – и ну хохотать. И легчало, Хайрам, очень даже легчало. Короче, поняли мы с Лидией, что друг дружке суждены, и решили пожениться. Она меня к жизни вернула. Послал мне Господь любовь большую заместо брата – так я думал.

– Вот за пару дней до свадьбы прихожу к ней – а она пластом лежит. Вся спина в свежих рубцах. Почему, за что? Белые Лидией дорожили, чтобы плеткой портить – такого не бывало. Оказалось, надсмотрщик. Он, видишь, подкатывал к ней, а она не далась. Ну он ее и высек – в отместку, значит.

Во мне кровь взыграла. Решил: не спущу мерзавцу. Вскочил – и к двери. Лидия стонет: «Ты куда?» Я в ответ: «Надсмотрщика убивать». Она: «Не смей». Я: «Почему это?» Она: «Сам знаешь. Потому что они тебя пристрелят». Я: «Пускай. Я за тебя отомстить должен. Мужчина я или не мужчина?» Она: «Пропади ты пропадом со своей мужественностью, если хоть пальцем этого белого тронешь». Я: «Ты невеста моя, должен я тебя защищать? Должен». Она: «Ты и из могилы защитить меня сумеешь, верно?»

Ота глубоко вдохнул, продолжил:

– Потом Лидия говорит: «Ты мне рассказывал о прошлом о своем. Я думала, ты умный. Повидал кой-что, кроме Юга проклятого. Жизни какой-никакой понюхал. Так вот охолонись. Меня выпороли, тебя через эту порку уязвили – подумаешь, велика важность. У нас с тобой и другое будет. Поженимся, а там посмотрим. Не позволю тебе задаром пропасть и сама еще пропадать не собираюсь».

– С той поры, Хайрам, у меня эти ее слова в ушах так и звенят, так и звенят. Они мне даже по ночам снятся: «У нас с тобой и другое будет. Не позволю тебе задаром пропасть и сама еще пропадать не собираюсь». Понимаешь? Выпороли Лидию, а страдальца из себя разыгрывал я. Говорил ей: «Люблю», а сам был пуще белого хозяина, которому ценную невольницу попортили.

Ты все понимаешь, Хайрам, чего тебе объяснять? Как только мы с Лидией сошлись, так опасность над нами и нависла. Сколько ей еще терпеть, сколько детям мучиться, какие испытания им уготованы – подумать страшно. Ты другое уразумей: за что Блэнд погиб, что я спасти хочу. Это шутки наши общие, которые только между нами. Это дети наши, чтоб на воле росли и гордились, какие у них отец с матерью. Это любовь, Хай-рам. А она у нас сильна, ух до чего сильна! Вот я с тобой говорю, а сам слышу, как Лидия оттуда, с Юга, ко мне взывает. И она меня слышит, уж будь покоен. Она мне жизнь спасла, ну а я жизнь эту положу, чтоб только ее освободить.

Микайя Блэнд все знал про нас с Лидией. За то его и убили. Мне больно, Хайрам. Никогда еще, ни по ком сердце так кровью не исходило, как по Микайе.

Ота поднялся, отогнул брезент у входа в палатку.

– Лидия станет свободной. Не может быть, чтоб вот так для нас с нею все закончилось. Станет, говорю, свободной жена моя!

Глава 22

Наступило утро. Лагерь в спешном порядке сворачивали. Я упаковал саквояж, дошел до поля и оттуда, с пригорка, оглядел скопление пестрых палаток и столь же пестрых представлений о будущем. Еще час-другой – и мужчин и женщин, которые до хрипоты отстаивали свои идеи, поглотит пространство, укроют правила конспирации. Я направился к лесу – подышать напоследок свежим воздухом, ведь скоро мою грудь наполнят миазмы большого города. Вернувшись, я застал своих за последними приготовлениями к отъезду. Кессия как раз перетягивала бечевкой чемодан. Увидала меня, инстинктивно вскинула, прижав к губам, руку, затем приблизилась – и я очутился в ее крепких объятиях.

– Как я тебе сочувствую, Хайрам! Как я тебе сочувствую!

– Спасибо. Только сочувствовать надо Оте – это ведь его семья обратно на Юг отправилась.