Танцующий на воде

Я с места двинуться не мог, пока они из виду не скрылись. И потом еще довольно долго стоял, пораженный внезапной немотой. Когда чувства вернулись ко мне, оказалось, вокруг уже гудит целая толпа. Иначе и быть не могло в таком месте, как палаточный лагерь. Участь Микайи Блэнда, перемолотая группкой из троих-четверых, за секунды становилась достоянием другой группки – без гарантии, что ничего не присочинено и ничего не убавлено.

Совершенно случайно я заметил на земле большой сверток – как раз там, где утихомиривали Оту. Повинуясь инстинкту, я с этим свертком скрылся в палатке. У меня в руках оказались газеты – несколько разных изданий. На страницах разворачивалась целая сага: бегство Лидии и детей, поимка их, расправа над Микайей Блэндом. Завязка саги – заголовок «Беглые негры схвачены». Следующая статья подтверждала, что речь идет именно о семье Оты Уайта. Третья газета затрепыхалась в моих руках, когда я прочел: «Похититель негров отправлен обратно в Алабаму». Наконец дело дошло и до депеши одного нашего агента, который действовал в Индиане: Микайю Блэнда, мертвого, с пробитым черепом, закованного в цепи, выбросила нынче река. Каждое слово дышало неподдельной скорбью.

К тому времени я в себе выдержку воспитал. Научился собственные страдания откладывать, чтобы не мешали насущным задачам. Поэтому я абстрагировался от участи Микайи Блэнда и сосредоточил усилия на том, чтобы вернуть сверток братьям Уайт. Палатку нашу окружало плотное кольцо, и пришлось протискиваться, порой даже работая локтями. Меня останавливали, требовали подробностей – знали, что я к филадельфийской ячейке принадлежу, следовательно, должен быть в курсе. Я лез дальше, напролом. Только бы сообразить, в каком направлении унесли Оту. Наконец у одной из палаток я разглядел знакомые лица – парни служили агентами в западных штатах. Один шепнул: «Здесь они»; другой приподнял передо мной брезентовую занавеску. Действительно, в палатке находились Ота с Рэймондом: Ота немного успокоился, но не настолько, чтобы оставить его без присмотра. Были и новые лица, мысленно отнесенные мною к представителям «верхушки» – даром что на Тайной дороге свободы вообще-то отсутствовала строгая иерархия. Была и Гарриет, но вытаращился я не на нее. Ибо в палатке с невозмутимым видом сидела Коррина Куинн.

Откуда она взялась, рассуждать было некогда. При моем появлении все внезапно замолчали, а я, приблизившись к Рэймонду, сказал:

– Мне очень жаль. Но я подумал, эти бумаги еще понадобятся.

Я вручил ему сверток и под его «Спасибо» удалился. Пусть и дальше совещаются без меня. Мой путь лежал к пустоши, где только вчера я беседовал с Гарриет. Я устроился на том же самом валуне, где отдыхала она, и погрузился в мрачные размышления. Вот бы сила моя была такова, что я прямо сейчас разъял бы пространство и устроил Переправу – с алабамских плантаций хлопчатника да прямо в гористые леса штата Нью-Йорк. Увы. Сила без умения управлять ею теряла значение. Так я и сидел, раздавленный собственной бесполезностью.

Траур по Микайе Блэнду парализовал всякую деятельность в лагере. Я вошел в палатку, лег, отключился. Когда открыл глаза – в изголовье моем сидел Ота. Я знал его как человека искреннего, но сдержанного. Чтобы прослезиться от умиления или кулаками размахивать в ярости – такого за ним не водилось. Два дня назад я впервые видел бурную радость Оты, а нынче – полнейшее отчаяние.

– Ота, – заговорил я. – Мне так жаль. Слов нет, до чего жаль. Я не знал ни Лидию твою, ни детишек, но столько о них слышал, что они мне как родные стали.

– Он мне братом был, Хайрам. Я про Микайю Блэнда. Не по крови брат – так в том ли суть? И не в том, что белый. Микайя жизнь за меня и близких моих отдал бы. Какое «бы»! Он и отдал! Знаешь, мне ведь потеря не впервой. Вырос-то я от матери с отцом вдали, от двух братьев тоже. Потому всюду к кому-нибудь сердцем прикипал. Когда разлучали нас – это всегда происходило, Хайрам, – сердце мое рвалось. Мне бы огрубеть, нелюдимым сделаться – ан нет. Вроде и опытом научен, а все равно не могу, чтоб не привязаться к хорошему человеку. Не живется мне без любви братской. – Ота помолчал и добавил: – Сорвался вот нынче, истерику закатил. И кому – Рэймонду! Разве он такого заслуживает? И ты не заслуживаешь, Хайрам. И перед тобой мне сейчас неловко.

– Ничего, Ота, ничего.

Несколько минут он не отвечал, дозревая до исповеди.

– Рассказать тебе хочу, – заговорил Ота. – Про мечту. Ты вот место свое ищешь в нашей ячейке. Все кругом: «У Хайрама сила, у Хайрама сила!» А где она – поди разберись. Вижу, как мучаешься, вот и подумал: вдруг история моя тебе поможет, глаза откроет, что ли. Тогда и мне полегчает, друг.

Я сел на тюфяке, приготовился слушать.