Танец любви

В туалет набилось немало народу. Дневальный, кроме своих прямых обязанностей, имел и общественные: вовремя подавать сигналы при движении к туалету офицеров. Но офицеров в роте не было, и густой дым медленно поднимался к потолку сизыми кольцами.

Туалет — место приметное, для суворовцев это не просто курилка, но и великолепное место позабавить душу анекдотами и откровенными разговорами.

Как всегда, в центре внимания Саня Вербицкий. Затягиваясь сигаретой, он вытащил из кармана помятую страничку газеты, где большими буквами было напечатано: «Пентагон и… женщины». Оказывается, в американской армии много женщин, и долгое время клятва, которую они принимали, начиналась со слов: «Я никогда не забуду, что являюсь сражающимся американским мужчиной…»

— А что, забавно, если взять в суворовское на развод девчонок? — буркнул, мило улыбаясь, Мишка Горлов. — Вот началась бы импровизация!

— Ты что, дурак! — в один голос завопили пацаны. — Еще чего не хватало…

Серега Карсавин ухмыльнулся:

— А что, братва, я — за! Щупали бы… как хорошая хозяйка несущихся кур — целым взводом!

И Серега к месту рассказал сальный анекдот — все, как один, прыснули от смеха.

Только тут заметили, что в туалете не продохнуть — хоть топор вешай! Перестарались.

Пацаны тревожно переглянулись.

Выход нашел Денис Парамонов. Он взял из закутка тряпку и, сунув ее в ведро, чиркнул спичкой. Повалил едкий вонючий дым, способный забить сигаретный запах. Но тряпка, оказывается, была пропитана каким-то мазутом — и дым стал таким густым и таким жутко черным, что срочно пришлось открывать окно.

Шестопал играл в бильярд, когда прибежал дежурный по соседней роте.

— Товарищ майор, ваша рота горит.

Шестопал в азарте даже не обернулся, лишь привычно огрызнулся:

— Разберемся.

Резко ударил по шару — промахнулся. И тут до него дошел смысл слов дежурного. Лицо его сникло:

— Дежурный, что еще?

— Как что? Рота горит, товарищ майор.

Увидев валивший из окна дым, Шестопал спохватился и рванул в роту. По дороге он опрокинул урну у входа в бильярдную, проклиная судьбу, которая все время ему ставила палки в колеса…

В туалете ротный столкнулся с полковником Юферовым.

— Безобразие, товарищ майор, — с гневом произнес полковник. — Кто в роту принес мазутную ветошь?

Майор Шестопал огорченно развел руками.

— Надо проверить, товарищ полковник, вероятно, те, кого посылали чистить танк?

Старшина роты прапорщик Соловьев получил «по десятое число». Но Соловей — птица нелетная постарался в дураках не остаться: он вызвал нескольких суворовцев и проработал их как следует по всем уставным параграфам — и за тряпку, и за неумение курить в туалете… Никто не мог раскусить эту вроде бы стихийно возникшую историю, кроме прапорщика: еще в старой, выпустившейся роте было подобное — курильщики, чтобы не пахло сигаретным дымом, часто жгли бумагу или тряпки… И потому, тыкая длинным заскорузлым пальцем в грудь суворовцев, прапорщик Соловьев грубовато говорил им о том, что они, голубчики, могут провести полковника Юферова, наконец ротного или взводного, но уж никак не его, стреляную птицу. При слове «птица» у пацанов вырвался смешок… А поскольку выглянуло солнышко, то он, прапорщик, назначает отобранную команду на чистку орудий, что вот уже вторую зиму стоят напротив спортзала.

— Так там же за зиму столько грязи!.. — с болью выдохнул Пашка Скобелев, на которого прапорщик имел особые виды.

— Да ну, такие молодчики! — прапорщик норовисто улыбнулся. — Я так скажу, по-честному: надо жить интересно сегодня, но чтобы в этом уже чувствовалось завтра… Учтите, хлопцы, принимать работу буду сам, с платочком.

Понурив головы, пацаны поплелись искать ветошь, ругая прапорщика последними словами. Но главное горе ждало впереди — когда пришли на площадку к орудиям. Стояли онемевшие: да здесь работы на неделю!

37

Прапорщик Соловьев, правая рука ротного, как никогда был на высоте в роте и потому неспроста, как думали суворовцы, взъелся на второй взвод. Тем более, командир второго взвода майор Лошкарев был то в отъезде, то валялся с аппендицитом в госпитале. Около месяца взвод жил вольготной беспризорной жизнью, если, конечно, не считать опеку самого ротного, майора Шестопала, который словно обрадовался отсутствию Лошкарева. Ведь Шестопал был уверен, что тот взвод подраспустил — и теперь настал заветный момент, когда можно было навести в нем надлежащий порядок.

Соловей — птица нелетная первым делом взялся за старшего вице-сержанта Антона Муравьева, посчитав, что «замок» плохо держит дисциплину. А потому каждое утро заправку постелей, не доверяя дежурному, проверял сам прапорщик — все как по уставу… Он выходил и на зарядку, и на построение, и на завтрак — и всякий раз появлялся во взводе не вовремя. Прихватив то одного, то другого суворовца с нарушением распорядка, он тотчас направлял их на работу — на все ту же площадку, где суворовцы чистили пушки от зимней грязи. Встречая новичков, Пашка Скобелев только весело скалил зубы:

— Ого! В нашем полку прибыло!