Тамерлан. Хромец против русского чуда

Час от часу не легче. Скажет боярин пару слов, сам сидит ест, аж за ушами трещит, а у Федора Ивановича кусок в горло не лезет. Одна новость интереснее другой, и над каждой подумать надо, дабы шаги правильные предпринять. Ошибешься – попадешь в жернова меж Москвою и Рязанью. Два княжества великих имеют силу большую, схарчат и не поморщатся. Вот и думает князь.

– А про Витовта что слыхать?

Никита Глебович оторвался от копченого леща – от него только голова и осталась – и невнятно, с набитым ртом произнес:

– Ничего.

Раз новостей больше нет – уже хорошо. Стало быть, перемен нет. Хуже всего, когда новости есть: тогда мозговать надо, выход искать.

– Про виды на урожай не узнавал?

– С этого с Василием Дмитриевичем разговор и начался. Говорил – о нынешнем годе плохо репа да брюква уродились. Сказывал, если будет у вас урожай – везите, все возьмем.

– Что возьмут – это понятно, цену какую дадут?

– Про то не ведаю.

Боярин отложил в миску кости от рыбы, взялся за угря.

«Ей-богу, когда-нибудь Никита треснет от харчей, – мельком подумал князь. – И ведь не толстеет, чревоугодник! Худ не по чину, пора уж солидностью обзавестись».

Обмывшись в мыльне еще раз, они обтерлись насухо и надели чистое белье. Посидели еще немного, оделись в верхнюю одежду, да и разошлись. Боярин устал после долгой поездки, а князю сидеть недосуг было – надо обмозговывать услышанное.

За думками и вечер опустился. Князь, помолившись, уже в постель мягкую улегся, а все мысли в голову лезут. Данником ли Василий княжество его возьмет, наместника своего поставит? Сейчас он сам хозяин своего удела, а потом? «Ох, тяжек груз княжеский», – проваливаясь в сон, подумал князь.

А утром, едва он позавтракал, ключник заявился. Перекрестился на иконы в красном углу, князю поклон отбил.

– Чего тебе, Агей?

– Дык, монахи с челобитной заявились. В лесу, что монастырю принадлежит, поруб самовольный обнаружили.

Агей скривился, будто уксусу яблочного глотнул.

– Говорил же я, Федор Иванович, жаловаться они заявятся. Бревна-то на тын пошли.

– А что, на бревнах написано, где мы их брали?

– Нет, конечно. Так они говорят – следы от волокуш в город ведут.

– Тоже мне, следопыты. Коли ихний лес, так они сами за порядком следить должны, охранять.

– Так что мне им сказать? Примешь ли их?

– Зови.

Ох, и не хотелось князю монахов принимать. Лес, конечно, их был и взят был по его, княжескому, соизволению. Ну так не для себя брал – баню топить – для дела, тын укрепить. Да монахам все равно, сейчас жаловаться и ныть будут. Чуть что – к нему бегут, а у самих морды сытые, аж лоснятся. Только и польза для княжества, что народ из деревень при набегах у себя, за монастырскими стенами, укрывают.

Вошли двое монахов – да не простых. Один – настоятель ихний, отец Кирилл – седой, длиннобородый старец, второй – управляющий монастырским хозяйством, отец Мефодий. Молод еще – и тридцати нет, да вид несолидный, глаза так и бегают.

Войдя, оборотились к красному углу, перекрестились дружно, и князь Федор – тоже. Негоже сидеть сиднем, когда монахи осеняют себя крестным знамением.

Федор улыбнулся, широким жестом указал на лавки.

– Садитесь, святые отцы. Угоститься не желаете? Винца испить?

С сытыми да выпившими слегка разговаривать проще – это князь еще от отца своего усвоил.

Монахи уселись, однако Кирилл, хитрован, от угощения княжеского отказался. В глазах Мефодия промелькнуло сожаление.

– За правдой мы пришли, князь, с челобитной к тебе.

– Помогу чем смогу, – улыбнулся князь.

– Деревья в лесу у нас кто-то порубил самовольно – десятка два, – начал Кирилл.

– Ай-яй-яй, разорение! – поддакнул князь.

– Мы бы к тебе не пришли, только следы от волокуш, которыми хлысты волокли, к Ельцу ведут. Разобраться надо, виновных наказать.

– А когда деревья срубили? – прикинулся простачком князь.

– Ден пять, может, поболе.

– Что же охрана ваша не усмотрела?

– К каждому дереву сторожа не приставишь.

– Оно так, только и я монастырским землям не сторож.

– Упаси бог, княже! Мы – чтобы по справедливости разобраться, по «Правде».

«Эка они заговорили, о «Правде» вспомнили». Князь решил остудить слегка пыл монашеский.

– Третьего дня охотник елецкий, Митрофан, к броду Волчьему ходил, зверя промышляя. Так видение лицезрел – иноки вершами едва Быструю Сосну не перегородили. У брода-то омут, рыбки много. И река на моей землице – не на монастырской.

Глаза отца Мефодия забегали по сторонам.

«Хм, явно его рук дело. Не сам, конечно, за рыбой ходил – иноков подбил», – сразу догадался князь.

Отец Кирилл подбородок вскинул.

– Не наших рук дело – пост у нас.

– Митрофан-то сказывал: как иноки рыбки наловили – сразу на подводу ее, верши туда же и к монастырю подались.

Отец Кирилл покраснел.

– Лжа это! Не было!

– Ну, стало быть, не было. Причудилось, видать, Митрофану. Он вообще выдумщик. Седмицу тому иноков в лесу моем встретил, говорит – грибы да ягоды собирали, лукошки полные.

– Заблудились иноки, не иначе, – вставил слово отец Мефодий.

– Конечно, лес густой, пуща прямо, немудрено заблудиться.

Отец Кирилл встал.

– Пойдем, отец Мефодий. Видно, не найдем правды в этом доме.