Тамерлан. Хромец против русского чуда

Вошли оба, и князь залюбовался невольно: высокие, мышцы мощные под одеждой так и играют-перекатываются. Русые волосы маслом умащены – блестят. Истинно – богатыри русские!

– Вот что, добры молодцы, поручение вам даю. Ты, Тимофей, скачи в монастырь, передай настоятелю на словах – мол, татары вблизи границ Дикого поля рыщут, не исключено – нападут. Пусть урожай на полях уберет, не то басурмане потопчут конями. Езжай с богом!

Тимофей кивнул головой и вышел.

На обоих князь надеялся: воины смелые, надежные, в боях испытаны – не подведут. Правда, оба молчуны, слова не выдавишь, да то для мужчины не порок – достоинство.

– Тебе, Мелентий, задание посложней. Выбирай из дружины любого, берите заводных коней, харчей на кухне, вооружение полное, кроме, пожалуй, копий. Отправишься сейчас же к Олегу Рязанскому. Сыщешь его в Рязани или Переяславле – не мне тебя учить где – и отдашь самолично в руки пергамент сей. Головой отвечаешь!

Мелентий кивнул только.

Федор Иванович скрутил пергамент трубочкой, на свече сургуч растопил, на пергамент накапал да печатку свою княжескую приложил.

Мелентий забрал, сунул послание за отворот ферязи и вышел. Путь неблизкий, но и умения да сноровки дружиннику княжескому было не занимать.

Правды всей дружинникам князь не сказал, упомянул татар – так понятнее и привычнее.

Едва дверь за дружинниками закрылась, как вошел встревоженный Агей. Так поздно князь его не вызывал, стало быть, случилась неприятность.

– Садись, Агей. Купцы из обоза поведали, что татары в Диком поле вертятся, причем – много. Как бы не напали. Похоже, выжидают. Как соберутся – ударят.

– Спаси и сохрани. – Агей перекрестился.

– Ты вот что, Агей. Завтра же всех, кто серп в руках держать может, в поле гони. Надо овес, ячмень да рожь убрать.

– Ей бы еще постоять – хоть седмицу.

– А пожгут коли басурмане? Чем скот да челядь кормить будешь?

– Тоже правильно. Завтра же всех в поле выведу. Недоберем зерна-то, но лучше синица в руке, чем журавль в небе.

– Понял, хвалю. И еще: кто в городе после уборки не надобен будет, пусть в Новосиль, Пронск или Тарусу – да хоть в Рязань к Олегу на время переберутся. Осенью по-всякому вернутся. Татары по грязи любят в юртах своих сидеть, а не воевать.

– Что, все так плохо? – с сомнением спросил Агей.

– Береженого бог бережет. Пока вроде тихо.

– Понял, княже, все исполню в точности. – Агей поклонился и вышел.

Федор Иванович запечатал сургучом пергамент для великого князя Московского.

У ворот послышался стук копыт, громкий разговор. Вскоре постучался и вошел боярин Никита Глебович.

– Вызывал, княже?

– Садись. Отдохнул? Пирогов домашних откушал?

– Ты прямо говори, Федор Иванович! Не за этим же вызвал!

– Не за этим, – согласился князь. – Снова ехать в Москву тебе предстоит, Никита.

– Чего так скоро? А ну как Олег Рязанский пронюхает про наши сношения с Василием? Быть беде!

– Похоже, беда уже у порога, Никита. Купец с обоза сказал, что на Орду напал какой-то Тимур. Кто такой и откуда – не знает. Но должен армию иметь могучую.

– Да уж, надо полагать. Орду еще никто крепко не бил. Одного Мамая только, так он темник, а не хан. А что же Тохтамыш?

– Сведений о нем не имею. Надо упредить Василия Московского об опасности. Коли Тимур этот неведомый, разбив татар, на Русь вздумает пойти, то войско уже сейчас собирать надо. Сам понимаешь: пока будут судить-рядить, пока гонцов разошлют, пока ополчение соберут, да дойдет оно до той же Оки – времени много пройдет. Боюсь, могут не успеть.

– А если слова купца – лжа?

– Чем мы рискуем? Урожай немного недоберем. Хуже, когда боярское ополчение соберется, а врага не будет. Но самое поганое, что может быть, – враг придет, а Русь не готова.

– Что у тебя, князь, голова о Москве болит? Москва далеко, а татары да Тимур этот – вон, совсем рядом.

– Потому я князь, а ты – боярин, Никита. Дальше своей выгоды не видишь ничего.

– А мое дело боярское – исполнять поручения княжеские. На словах Василию передать известие твое или пергамент дашь?

– Дам. Держи. – Князь протянул Никите запечатанный свиток пергамента.

Боярин осмотрел печать, сунул свиток за пазуху и встал.

– С богом, Никита Глебович! Сегодня же и отправляйся.

– На ночь-то глядя? Нет уж, завтра с утра выеду. С супружницей еще не натешился. Да и все равно до темноты далеко не уедем. А завтра, с первыми петухами и отъедем.

– Быть посему!

Боярин ушел, а князь задумался – все ли сделал, все ли предусмотрел? Вроде – все.

Князь прошел в спальню, разделся и лег. Однако сон не шел, мысли разные в голову лезли.

Утром князь проснулся в плохом настроении, не выспавшийся. Вроде и причин серьезных для беспокойства нет – только известия от купца заезжего, а вот поди ж ты! Мучила неизвестность, чувство неясной пока опасности. Ну, с татарами все понятно: налетели, пограбили, людей – кого побили, кого в полон увели. И так же быстро исчезли, как и появились.

А чужаки – кто? Что у них на ихнем басурманском уме? Ох, многострадальная Русь! И за что ей такие испытания? Может, живем неправильно? Так вроде соседей не обираем, в церковь ходим исправно.