Там, за передним краем

От воронки к воронке. В них вода. Грязь смешана с осколками. Мины уже не рвутся. Но пулеметы бьют. Пули с вжиканьем рикошетируют от земли. Стрельба не прицельная — обычная, дежурная. Пули хоть и шальные, но ведь настоящие. И какая разница, которая из них в тебя попадет, — шальная или прицельная. Недаром ведь говорят: пуля-дура.

Вот и бурьян. Он перепахан основательно. «Но где же Люда? Почему не слышно и не видно ее?» Сердце холодно сжалось. Быстрее заработал руками и ногами. Чуть не свалился в глубокую воронку. Рядом с ней прорыта канава. Ясно, это сделала Михайлова. Еще десять метров. Что-то темнеет впереди. Она, Люда. Склонился над лицом. Дышит! Около левого глаза темное пятно: синяк. Крови нет. Все ясно: контужена. Надо привести в сознание. Ладонями осторожно коснулся лица. Никакой реакции. Посильнее. То же самое. Вспомнил про масленку. Достал ее из заднего кармана. Лежа, почти не поднимая головы (пули нет-нет да и свистели рядом), отвинтил крышку, плеснул в нее спирт. Повернул лицо Люды вверх, приоткрыл ей рот и вылил туда жидкость. Она дернула головой, поперхнулась, закашлялась и стала отплевываться. Все, раз плюется — будет жить.

— Что с тобой, Люда? — шепотом спрашивает Вадим. — Ты ползти можешь?

Михайлова хотела приподняться, но голова снова бессильно упала. Лавров взял ее руку. Холодная, в грязи. Греет, пульс щупает. Слегка потянул к себе. Шевельнулись пальцы девушки, чуть сжались. Вроде спасибо она так сказала. Лежала еще минут пять. Стало уже совсем темно. Надо быстрее ползти домой. Поднял голову Люды, встряхнул слегка. Она открыла глаза. Смотрит, ничего не соображая. Потом что-то поняла. Шевелит губами, а звука никакого. Показывает на уши: дескать, ничего не слышу. Покрутила пальцем вокруг головы: ясно, что голова кругом идет. И полились слезы. Сплошным ручьем. Рыдания буквально колотят тело. «Пусть немного поплачет, — думает Лавров, — говорят, от этого легче становится». А сам жестами толкует ей: мол, чепуха, все отойдет, все будет нормально.

А время не терпит, пора ползти. Их давно ждут. Если еще задержаться, то пошлют на поиски солдат. Стало быть, из-за них подвергнутся риску и другие. Фашисты сейчас бдительно следят за нейтральной полосой.

Взглянул на Михайлову.

— Ползти можешь?

Пожала плечами, потом догадалась, о чем речь, кивнула. Поползли. Он впереди, она за ним. Сначала отдыхали через два-три метра, а потом метров через десять-пятнадцать. Снова пошел дождь. Вадим напряженно всматривался в темноту: когда же покажется вывороченный пень? Путь к нему он наметил еще засветло. Ошибки быть не должно. А вдруг?..

Неожиданно над нашим передним краем повисли осветительные ракеты. Снайпера прижались к земле, не шелохнутся. Но Лавров все же успел в их желтоватом свете увидеть поднятые вверх корни. Они совсем близко. Через несколько минут послышалось родное, долгожданное:

— Стой! Пароль?

Солдат-сапер уже ждет их.

— Чего опоздали-то? — спрашивает тихо.

— Контузило ее, — ответил Лавров. — Была без сознания. Еле ползет.

— Ах, батюшки вы мои! — завздыхал сапер. — Да как же это так? Ай-яй-яй! Давай, доченька, помогу тебе. Тут недалеко. Сейчас через проволоку. Я тут все приготовил. Осторожно, ползи за мной, в сторону — ни-ни. А ты, сынок, — за нами.

Кряхтит впереди, вздыхает. Колючая проволока кончилась.

— Поосторожнее, — предупреждает, — тут «путанка» и мины. Смотрите колышки. Только в их створе и ползите. Ты, сынок, поскольку последний, вынимай их, чтобы фашисту путь не указать.

И как ни был бдителен сапер, все же допустил ошибку. Одну-единственную. А для сапера больше-то и не надо. Впереди оказалась воронка. Наверное, снаряд разорвался уже тогда, когда солдат ждал снайперов у вывороченного пня. Если бы он был один, то никогда бы не свернул. Но вслед за ним ползла контуженная девушка. Сумеет ли она вылезти из воронки? Махнув Михайловой, чтобы остановилась, солдат взял правее. Он уже почти обогнул воронку, стал поворачиваться, чтобы показать: путь свободен, за мной. И задел противопехотную. Желто-оранжевая вспышка. Гулкий взрыв. И голос: «Сынок, помоги!»

Лавров привстал, шмыгнул мимо Люды в воронку, оттуда к солдату. Тот сидел, схватившись за правую ногу. Ботинка и ступни на ней не было.

— Сними быстрей обмотку, — сквозь стиснутые зубы говорил сапер, — и перетяни ногу выше колена. Да потуже, а то кровью изойду.

Руки у Вадима дрожали. Он торопливо снял обмотку, сделал из нее вокруг ноги несколько колец. Под рукой оказался колышек. Просунул его под обмотку, стал закручивать. Лучше любого жгута получилось. Два индивидуальных пакета пошли на то, чтобы закрыть культю. Обмоткой со второй ноги покрепче затянул повязку.

— Все, отец, жив будешь. А сейчас устраивайся ко мне на спину и показывай, как ползти. Глаза-то видят? Ну вот и хорошо.

Люда сама догадалась и взяла обе винтовки. Сапер, скрипя зубами, взвалился на Лаврова. Вроде и худощавый на вид, а такой тяжеленный, что дыхание сперло. Двинулись. Воронка уже осталась позади. Солдат подсказывает:

— По колышкам, по колышкам.