Там, на сухой стороне

- Эта тропа закрыта, малец- сказал другой. - У нас там участок. Мы не хотим, чтобы в нас попала шальная пуля, так что или охоться ниже, или поезжай в другое место.

Его хмурое лицо - как трещина камень - расколола ухмылка.

- Да ведь если здесь станут почем зря палить, мы можем неправильно понять. Мы можем подумать, что стреляют в нас, и выстрелить в ответ. Тебе ведь это будет не очень приятно, малец?

Но меня на пушку не возьмешь. Он мне с самого начала не понравился, и я не поверил, что у них в горах участок.

- Нет, сэр, - сказал я, - мне будет не очень приятно. Мне не хотелось бы, чтобы кто-нибудь подумал, что я в него выстрелил и промахнулся. Такие вещи, - добавил, - могут подмочить репутацию.

Они оба уставились на меня. Видно, приняли за молокососа, которого можно легко напугать, но меня так просто не напугаешь.

Несколько лет назад однажды ночью, когда отца не было дома, я услыхал шум в свинарнике, схватил заряженное картечью ружье, фонарь и пошел посмотреть, что там случилось. Открыл дверь и увидел, что свиньи сбились в угол, а на них, глядя как удав на кроликов, наступает взрослый коугар. В этот момент он повернулся ко мне и поджал уши, а хвост его так и хлестал из стороны в сторону. Никто в здравом уме не станет становиться на дороге у коугара, потому что он на вызов всегда отвечает дракой. Но я не собирался отдавать ему наших свиней и выстрелил в ту же секунду, как он на меня прыгнул.

Огромная кошка сбила меня с ног, я кубарем вывалился на улицу, стукнулся головой о камень и потерял сознание. Но когда отец вернулся, шкура коугара уже сушилась во дворе.

- Послушай, малец, - сказал тот, что был покрупнее, - ты еще мал, хоть и вымахал самого себя шире. Если не будешь выбирать слова, кто-нибудь тебя хорошенько выпорет.

- Может и так, - сказал я. - Но ему придется пороть меня с куском свинца в пузе. А если их будет двое, то они оба получат по пуле. Это свободная земля, открытая для всех, и если вы боитесь, что в вас выстрелят, валите к себе на участок и копайте на здоровье, потому что я смогу отличить работающего человека от оленя и не стану стрелять в его сторону - если он сам не напросится. Я приехал в горы за мясом и спущусь, только когда достану мясо.

Я держал винтовку поперек седла. Оба мужчины были вооружены револьверами, а у одного в чехле лежал винчестер, но ведь он был в чехле, да и револьверы, прежде чем стрелять, нужно было достать из кобуры, а мой "генри" смотрел прямо на них.

- Поезжай за своим мясом, - сказал коренастый, - но держись подальше от этого склона, иначе будет тебе и стрельба, и все, что захочешь.

Они развернули лошадей и поехали обратно вверх по тропе, и как только они скрылись из вида, тоже повернул серого и поспешил убраться под деревья. Я не горел желанием ввязываться в перестрелки, особенно из-за такого пустяка, но и отступать перед ними был не намерен. Поэтому немного проехал вверх по склону, свернул на север, потом на запад, следуя складкам местности, и неожиданно выехал на вершину столовой горы или небольшое плоскогорье, поросшее огромными соснами с длинными иголками и редкими елями и осинами. Пробираясь между старыми высокими деревьями, я наткнулся на хижину.

Она стояла на скалистом основании, и перед ней открывалась широкая панорама лежащей внизу земли. Рядом высились утесы Спящего Юты выступающей на равнину части плоскогорья Меса-Верде, а вдали виднелись Абахо и Ла-Саль - отроги гор Юта. Хижину скрывали растущие на краю обрыва деревья, но человек с хорошим биноклем мог бы разглядеть едущего по равнине всадника.

Тот, кто построил это жилище, прорубил в скале пазы и очень аккуратно уложил в них обтесанные, почти двухфутовые бревна. Они подходили друг к другу будто склеенные, а крыша была прочной и крепкой.

Я постучался, хотя ответа не ждал. Его и не последовало. Отодвинув засов, вошел внутрь.

Хижина была пустой, однако пол был выметен, очаг вычищен, все сияло чистотой. В ней царил запах, какого не бывает в заброшенных помещениях свежий аромат вымытого дерева. Оглядевшись, увидел на полке горшок с цветами и ветками можжевельника.

Цветы сорвали дня два назад, в горшке еще оставалась вода, в которой они стояли.

Не было ни постели, ни одежды, развешенной по стенам, ни кухонной утвари, только на столе сиротливо стоял кофейник.

Снаружи у двери была вкопана скамейка, трава под ней была примята, словно время от времени на скамейке кто-то сидел. Этот кто-то отсюда легко мог видеть наше ранчо. Оно находилось за много миль от хижины, но горный воздух был таким прозрачным, что дом лежал как на ладони.

Хижина стояла милях в трех от того места, где я встретил двух задиристых незнакомцев. Доехал я сюда не по тропе, а по нехоженой местности, и тем не менее я знал, что к хижине должна вести какая-то тропа, может даже не одна.

Тщательно обследовал местность вокруг домика. Я считаю, что умею читать следы, и никто этого не оспаривает, поэтому к тому времени, как закончил и уселся на скамейку, кое-что узнал.