Таксидермист

Некоторых товаров не было потому, что их сочли неполиткорректными. Иметь их не запрещалось, но в магазинах они не появлялись. А других просто не было – и все: то батареек, то спичек, то ботинок.

Норман едва дотащил нагруженную тележку до автоматической кассы. Товары на ленту выкладывал минут пять. У са́мой кассы схватил еще упаковку одноразовых шариковых ручек, какие-то соленые орешки, лезвия для бритвы и пачку батареек. Вспомнив, что Куба по секрету просил его привезти чистые карты памяти, он снова помчался в отдел электроники, пока камера кассы поглощала приобретения. В автобус отнес четыре набитых пакета из биоразлагаемой пленки, а заплатил меньше, чем обычно за покупки на неделю. Расстегнув дополнительные отделения своей сумки, он превратил ее в тюк наподобие армейского вещмешка.

В Осэкозе всему этому, включая дешевые шариковые ручки, предстояло превратиться в сокровища, доставив кому-то радость.

* * *

К границе они подъехали около четырех утра. Оказалось, что придется ждать. Въезд в Зону на личных автомобилях был запрещен, в очереди ждали еще три автобуса. Идея заключалась в воспитании у граждан любви к экологическому общественному транспорту, и вопрос решился посредством так называемой технологической смерти. Пока народ не полюбит автобусы, не будет новых автомобилей – за исключением, естественно, тех, которые выделялись в соответствии с необходимостью и заслугами. Остальные жители Зоны тратили полжизни на то, чтобы оживить страшных механических зомби, порой еще со времен до появления зон распределительной экономики. Один за другим они терпели поражение и, оплакав проржавевший труп, вставали в очереди длиной в несколько сот метров к остановке, зная, что с этих пор им понадобится около трех часов, чтобы преодолеть расстояние в двадцать километров, а стиральную машину в ремонт не отвезти уже никогда. Народ, естественно, ездил на велосипедах, но, во-первых, не все можно таким образом перевезти, а во-вторых, в Польше с октября по апрель в подобных поездках вовсе не было ничего веселого.

Со стороны империалистической патриархальной Европы граница представляла собой обычный паркинг с будкой, украшенной одним польским флагом и одним флагом Евросоюза; в будке сидел полицейский на случай, если кому-то вдруг понадобятся его услуги. С прогрессивной стороны сокровища распределительной экономики охраняли три ряда сетки, шлагбаумы, бетонные заграждения и полоса вспаханной земли, ощетинившаяся бетонными блоками и, как говорили, также нашпигованная противопехотными минами.

Утопия требовала охраны не только от вредной упадочнической идеологии, но и от мафии, наркотиков, насилия в школах и семье, нездорового образа жизни и свойственного для прогнившей части Европы терроризма.

Ждать пришлось почти два часа. Стоявший перед ними автобус был из Зоны и привез кибуцев из поездки в другой Осэкоз, может, где-то в иной части континента. Всех пассажиров вывели для личного обыска, а старый ободранный автобус в буквальном смысле разбирала на части целая армия людей в серой форме.

Лаяли собаки, всю бетонную площадь заливал яркий ртутный свет прожекторов. Наверху трепетали полосатые флаги цвета радуги.

Выходить было нельзя. Норман с неприятным чувством тошноты смотрел на женщину в серо-стальном кителе с радужной повязкой на рукаве и в сдвинутом на одно ухо берете, которая стерегла дверь их автобуса. С ее плеча свисал дорогой немецкий автомат.

* * *

Очередь выстроилась в длинном узком помещении, вдоль рядов металлических столов, в резком свете прожекторов.

Сперва проверяли документы.

– Фамилия? – с ненавистью спросила чиновница в форме. Плохо дело. Женщины на службе Осэкоза обычно бывали злобны, идейны и, как правило, неподкупны.

Норман назвал фамилию.

– Имя?

– Норман.

– Половая принадлежность?

Он давно уже отучился от каких-либо шуточек, которые воспринимались крайне агрессивно. Похоже, чиновницы попросту не понимали шуток и каждый раз боялись, что их оскорбляют.

– Мужчина.

– Нет такой категории. Есть особь-самец или женщина.

– Особь-самец.

– Сексуальная ориентация?

– Гетеро.

Чиновница покачала головой – то ли с неодобрением, то ли удивляясь, что кто-то может вести себя столь бесцеремонно.

– Цель приезда?