Таксидермист

– Наверняка. Ты в любом случае остаешься человеком, которого я нашел заблудившимся в тайге. Тебя вылечат. Таких лечат за государственные деньги. Потом как-нибудь справишься. Я помогу. Главное – лишь бы это была правда, остальное неважно.

– Этого нам пока никак не узнать. Никак – пока бушует буран.

* * *

Это случилось на четвертое утро. Ветер почти прекратился.

Когда они проснулись, за окнами виднелось чистое синее небо, бледное, висящее над самым горизонтом, солнце и плоский, словно накрытый белой скатертью, пейзаж – пологие холмы и черные пирамидки кедров. Отблески солнца переливаясь превращали снег в гигантское поле сахарной пудры. Температура упала до минус сорока восьми градусов.

За завтраком оба молчали, но каждый, намазывая масло на хлеб, откручивая кран самовара или закуривая сигарету, то и дело бросал взгляд за окно.

Царила тишина. Никто не приезжал, не приходил. В чистом как хромированный нож воздухе не тарахтели вертолеты. Тишина была абсолютной.

– Хочешь вызвать помощь? – внешне небрежно спросил Иван Иванович.

Корпалов покачал головой.

– Нет. Пока не удостоверюсь, что все в порядке. Я знаю, что это мой мир. Я верю в то, что ты рассказал. Но мне нужно убедиться.

– Каким образом? Радио? Телевизор?

– Нет. Тут принимается только одна станция. Телевидение «Заря» и радио «Рубеж». Может, удалось бы поймать и другие, но толку все равно нет.

– Почему?

– Потому, что я все равно не буду полностью уверен. Если они создали для меня бутафорский мир, что им мешает сделать еще радио и телевизионную станцию? Дело не только в тебе. Я сам уже не знаю, кто я. За тобой приедут, а я не буду знать, кто. Пока я не вернусь в Москву и не увижу ее собственными глазами, не буду знать, не отдал ли человека в лапы каким-нибудь чудовищам. Может, я теперь всегда буду мучиться вопросом, что правда, а что нет? Нет. Нам нужно убедиться. Обоим.

Иван Иванович удивленно смотрел на Корпалова, голос которого звучал подобно топору, раскалывающему замерзшие сибирские стволы. Тот прекрасно понимал, что производит на своего гостя впечатление добродушного и порядочного человека, но теперь чувствовал, как его распирает злость, от которой холодеют щеки. Он и в самом деле старался вести себя по-доброму, но теперь думал и говорил жестко как никогда.

Размашистыми шагами выйдя в коридор, открыл дверь шкафа.

На низком столике перед камином загремела металлом тяжелая сумка из холщовой ткани. Заскрежетал замок-молния.

– Что это? – спросил Иван Иванович.

– Мы идем на разведку.

– Что?

– Нам что, до конца света тут торчать? Нужно проверить. Раз и навсегда.

– Откуда у тебя столько оружия?

– Взял напрокат. Карабин… если честно – это на медведя. Таково предписание. Прежде чем отправиться сюда, я прошел курс выживания в условиях Заполярья. Дробовик при необходимости послужил бы для охоты, а пистолет… так, на всякий случай. Для самообороны. Тут есть волки… Я никогда… Я горожанин, и мне не по себе в такой глуши. Мне требовалось что-нибудь, для смелости. На самом деле я даже не думал, что придется этим воспользоваться. Думал, постреляю как-нибудь по бутылкам, и все. Если ты не хочешь идти – я, естественно, пойму. Пойду один.

Поставив на столе одну на другую пачки патронов, Корпалов положил рядом большой финский нож из аварийного комплекта, потом ракетницу и аптечку.

Иван Иванович недоверчиво смотрел на него.

– Ты хочешь с ними сражаться?

– А что, не стоит? Пойдешь как теленок на убой? Наверняка там никого нет, но, если что, им придется основательно постараться. Ты сам говорил, тебя хотели убить. Я этого не допущу. Здесь, где я стою, – Российская Республика. Пусть убираются к себе. И неважно, вообразил ли я ее себе или в ней родился. И даже если это меня перебросило в твой мир, то ничего не меняется. Я остаюсь гражданином моей страны и моего мира. А если еще и единственным в этих краях, то я автоматически становлюсь солдатом. На этой территории нет российской власти выше меня. На фронте командиром тоже остается тот из уцелевших, кто старше всех по званию, пусть даже и рядовой. А здесь есть только один гражданин Российской Республики.

Иван Иванович встал.

– Двое. В смелости тебе не откажешь. Ты меня впечатлил. Хотелось бы и мне так рассуждать. Мы там у себя отвыкли. И мне стыдно. Давай карабин.

– Сперва надо найти тебе одежду.

Они отказались от гусеничного снегохода, который, по словам Ивана, был слишком «большим, ярким и шумным». Оба могли поместиться в седле снежного скутера. В прицепленные к нему сани положили сумку с едой и аптечку, а также переносную радиостанцию.

Скутер плавно скользил по замерзшей, присыпанной снегом реке, будто по асфальту. Корпалов держался за руль, пытаясь по памяти воспроизвести свой прежний маршрут – только наоборот. В свете яркого, хотя и низкого солнца все выглядело иначе.

Тракт, по которому он приехал к реке из Уйгурска, обозначали два ряда высоких, выкрашенных в светящиеся желто-оранжевые полоски вешек, столь выделявшихся на фоне мертвой снежной белизны, что становилось больно глазам.