Какое-то время он молча смотрел на коврик, а потом осторожно выковырял кнопки, сложил его вчетверо и аккуратно уложил в чемоданчик с личными вещами капитана. Вместе с детским рисунком с изображением парусника и подписью: «Папа плывет домой к Хельге». Вместе с фотографиями Риттера, держащего на коленях двух девочек лет шести, Риттера в шортах, забавляющегося с большой немецкой овчаркой, и кудрявой темноволосой женщины, едущей на велосипеде по лужайке, сидящей на оплетенной розами веранде или стоящей на пляже с огромным мячом в руках. Довольно-таки симпатичная, ничем не примечательная, но с приятной внешностью. И явно моложе Старика. Между матрасом и стеной ниши он нашел еще одну тонкую пачку фотографий, изображавших ту же женщину, но совершенно иных. Она стояла голая, опершись одной ногой о табурет, и бесстыдно демонстрировала свои прелести прямо на камеру, или лежала на лугу, или…
Рейнхардт бросил все фото в чемоданчик и защелкнул замки, а затем с каменным лицом уселся за стол.
– Хватит строить из себя человека, сволочь ты этакая, – с горечью процедил он. – Именно тут ты показал свое настоящее лицо. Так что моего мнения о себе ты не изменишь, сукин сын. И уже не отберешь у меня мой корабль.
Он еще немного посидел за столом, глядя прямо перед собой, и, в конце концов с чувством бросив: «Дерьмо!», открыл дверь и вышел в кают-компанию.
– Воздушный объект! Азимут восемьдесят! – кричали на мостике. – Но, господин обер-лейтенант, это не самолет!
На диком, фыркающем пеной коне галопом мчалась огромная женщина – голая, в одной кольчуге, с развевающимися рыжими волосами под похожим на чашу шлемом. Она находилась на высоте в двести метров, пересекая их курс перед самым носом.
– Шайсе! – рявкнул Рейнхардт, сдвигая фуражку на затылок. – Как же меня все это достало! «Флак»[30], воздушная тревога! Приготовиться к залпу по моему приказу! Пока ждать!
Щелкнули замки, оба дула «двадцаток» поднялись и начали поворачиваться.
– Я хренею!.. – вырвалось у кого-то на мостике.
– Спокойно, – процедил Рейнхардт. – Ждать!
Кто-то сглотнул слюну. Орудие поворачивалось, канонир сидел, держа ногу над педалью спуска в ожидании приказа. В небе двигался проволочный кружок коллиматора, следуя за силуэтом галопирующей воительницы.
Она миновала их, а затем издала пронзительный вопль, заставивший их согнуться пополам. Звук напоминал вой пикирующего «штукаса».
Выругавшись, Рейнхардт взял микрофон интеркома.
– Рулевой, один длинный сигнал туманной сирены!
Субмарина загудела в ответ, но далеко не столь впечатляюще.
– Ну вот, господа, – вздохнул Рейнхардт. – Валькирия. Может, кто-нибудь хочет напеть Вагнера?
– Господи… где мы, господин обер-лейтенант?
– По имеющимся у меня сведениям, в Северном море. И пока что мы идем курсом на Исландию.
– Но что все это значит?
– Я знаю не больше вас. Мой совет: сосредоточьтесь на том, что доступно пониманию. На своей вахте. Мы должны дойти до Трондхейма. Все остальное не имеет значения.
– Что с возможностью определения по звездам?
– Все так же, господин обер-лейтенант.
– То есть?
– То есть все то же долбаное небо… простите, оптическая иллюзия полярной зоны.
– Не понимаю, – сказал Вихтельман. – Мы должны были давно покинуть тот регион.
– А по солнцу что у вас вышло?
– К сожалению, измерения оказались ошибочными.
– В смысле?
– Я сделал все, как надо и как обычно, и у меня получилось, будто мы посреди Сахары. И это еще не всё. Либо все наши компасы неисправны, либо солнце заходило на юге.
– Что?!
– Главный гирокомпас и вспомогательные компасы могли испортиться, поскольку они электрические. Но классический компас показывает в точности то же самое. Вот только солнцу это никак не соответствует.
Оба покачали головами и снова посмотрели на карту.
– Собственно, мне бы хотелось увидеть какого-нибудь «томми». Что-нибудь нормальное. Корабль, самолет. По крайней мере, я мог бы надеяться, что все же не сошел с ума. Такое впечатление, будто все это мне снится.
На рассвете поднял панику дежурный акустик, который не мог толком сообщить, что происходит. Речь шла не о вражеском корабле или о чем-либо ином, что он мог бы опознать. Слышался шум. Мощный, протяжный и неудержимый, подобный звуку падающей воды.
Рейнхардт забрал у него наушники и какое-то время сам стоял, склонившись над пультом, с глупым выражением лица прижимая один наушник к уху. Наконец поднялся на мостик.
– Стена тумана прямо по курсу, герр обер-лейтенант! – доложил вахтенный. – По всему переднему периметру!
И действительно, субмарина двигалась прямо к простиравшейся на всю ширину моря стене белой мглы, к которой они отчетливо приближались.
– Не нравится мне это, – проговорил Рейнхардт. – Стоп машина!
Размеренный рокот дизелей сменился звуком холостого хода, но подлодка продолжала идти с той же скоростью и даже чуть быстрее.
– Оба назад! – крикнул Рейнхардт. За кормой забурлило, но субмарина продолжала лениво плыть вперед.
– Что-то нас тащит, – сказал Вихтельман. – Какое-то течение?
Рейхардт спустился на центральный пост.
– Поднять перископ! На всю высоту!