Таксидермист

– Вы хотите стрелять в бога? – неуверенно спросил Вихтельман.

– Разве этот дед с копьем верхом на сороконожке напоминает вам какого-то бога? К тому же пока что я никуда не стреляю.

Великан спрыгнул с коня и, сделав несколько шагов в сторону дерева, хмуро взглянул на висельников, горящие факелы и трепещущие флаги. Вся компания – оба мистика, певица, четверняшки, а также капитан – упала на колени и отвешивала ему поклоны, воздевая руки. Даже издали и в бинокль это смотрелось весьма гротескно.

Наконец Висманн встал и осторожно подошел к опиравшемуся на копье гиганту, что-то объясняя и жестикулируя. Несомненно, это была пламенная речь, полная возгласов и драматических жестов.

Один что-то процедил с не слишком приятным выражением на лице, а затем издал яростный рев. Не какой-то нечленораздельный вопль – то была фраза, но вырвавшаяся из глотки несомненно разъяренного существа. От его пронзительного голоса по кораблю пошли вибрации, вода в заливе подернулась волнами. Все схватились за уши, скорчившись на палубе или за волнорезом. Люди на пляже повалились на спину, будто отброшенные ударной волной. Великан показал копьем в небо, затем ударил им о землю. Земля покрылась трещинами, в сторону субмарины устремилось несколько больших волн.

– Френссен, переведите! – крикнул Рейнхардт. – Понимаете, что он говорит?

– Он меня оглушил, – простонал матрос.

– Вниз, на пост акустика! Убавьте громкость наушников, может, что-то поймете сквозь воду. Она всегда слегка приглушает.

– Он странно говорит, не совсем по-датски, я понимаю только отдельные слова, – докладывал Френссен с центрального поста. – Что-то вроде… иди к снежным… или ледяным гигантам… Что-то о трусости и войне с бабами и детьми… Вечный мрак или лед… не понимаю… безумие… Время безумия и бурь… Волки… нет – этого не понимаю.

Лежавший на песке Висманн перевернулся на живот и подполз к Одину. Рогатый шлем свалился с его головы и покатился по песку. Гигантский старик присел, выставил перед собой руку и положил ее Висманну на голову таким жестом, каким взрослый мог бы взъерошить волосы двухлетнего ребенка. А потом сжал пальцы на черепе мистика и как бы между делом свернул ему шею.

Дальше все происходило очень быстро. Компанию на берегу охватила паника. О`дин поднял копье и за долю секунды пригвоздил к стволу двоих четверняшек, после чего выхватил меч длиной с солидное дышло и, замахнувшись, перерубил пополам еще одного вместе с кожаным плащом и покачивающимся на ветке висельником. Затем он ворвался в гущу панически бегающих и спотыкающихся о флаги людей. Отрубленная голова Фордингера пролетела над субмариной и с плеском упала в воду залива. Матросы на мостике ошеломленно проводили ее взглядом.

– Козлиная моча тебе, а не мед Вальхаллы, – монотонно переводил снизу Френссен. – Руну Турс тебе режу, или рисую… И три… знака… огонь… смерть и река клинков. Что-то о змеях… не понимаю…

– «Эрликон», приготовиться к стрельбе прямой наводкой, – отчетливо выговорил Рейнхардт. – Короткими очередями, оптический прицел.

– Я бы не рисковал, – посоветовал Вихтельман.

– Там наши матросы, – ответил Рейнхардт и поднял руку, собираясь отдать команду.

Великан тоже вытянул руку. Копье выскочило из ствола и вернулось в руку бога, освободив оба рухнувших наземь тела. Развернув копье острием вниз, он нарисовал что-то на песке – и в то же мгновение весь берег охватило пламя, гудящее и оранжевое, какое Рейнхардт до сих пор видел лишь на палубах подбитых танкеров.

Они снова присели за волнорезом, защищая лица от жара. На берегу раздался пронзительный хоровой вопль горящих людей.

Так продолжалось несколько секунд, а когда они выглянули из-за волнореза, берег был пуст. Там все так же росла трава, все так же трепетали флаги, а единственным следом пожара оставались небольшие кучки светлого пепла, высыпающиеся из лежащей на земле невредимой одежды. Один исчез.

Они ошеломленно молчали, стоя на мостике, но ничего больше не произошло. Лишь ветер покачивал свисавшие с ветвей пустые петли.