Так громко, так тихо

В зловонной темноте переулка – там, где накануне пенсионеры устраивали ожесточенные бои за пищу, – сверкает обнаженными чреслами статный мужчина под спидами.

Делаю вид, что не замечаю его.

Первый талант, который развивается в этом городе, – быть равнодушной к другим.

Второй талант, который развивается в этом городе, – относиться спокойно к тому, что другие равнодушны к тебе.

* * *

Как же хорошо дома.

Как же уютно.

Какое же вкусное светлое нефильтрованное.

Дома – в неприступной крепости моей, в период мимолетного прекращения боевых действий – можно изрядно выпившей плакать, подвывать, по полу кататься, подкроватному да балконному монстрам душу изливать и поутру не стыдиться: ибо кто тебя видел (кроме них, роднулечек, несущих караульную службу, на следующий же день улепетывающих на восстановление к психотерапевту), кто твои речи незанимательные и истеричные слушал?

Дома можно залипнуть на сериале о подростках в блестках, и он, и они интересны ровно настолько, насколько неинтересна моя фигура.

Можно, параллельно просмотру, думать о том, что завтра снова на работу. Заваривать безвкусные чайные пакетики. Тряпочкой из микрофибры оттирать коричневые круги на матовой поверхности стола. Давиться маленькими леденцами-барбарисками, месяцами покоящимися в стеклянной пиале. Коллекционируя ссадины и лиловые кровоподтеки, биться бедрами об острые углы. Расписывать засохшие ручки на черновиках. Зажимать пальцами Ctrl+C и Ctrl+V. Delete. Delete. Delete.

Да – и о Delete.

Еще можно беспрестанно думать об уволенном, мусолить теории, излагать гипотезы: скорбит ли он о потере рабочего места? отмечает ли сию историю рюмкой сорокаградусного «Арарата»? собирается ли вновь пойти на митинг, разгневанный и удрученный пуще прежнего?

Жаль уволенного.

На рынке труда сейчас грустно и негусто. Хорошие вакансии появляются редко – и закрываются мгновенно. Кризис, чтоб его, со всех сторон.

Да.

Жаль уволенного.

Покрасить, что ли, волосы в синий цвет? Набить рукав олдскулом разноцветным? Хрящики ушные кольцами и пусетами расшить? В знак солидарности?

Тоже выгонят.

Тоже буду на рынке труда побираться, на субсидии уповать.

Да и плевать.

Вот только арендная плата. Электроэнергия. Капитальный ремонт.

Вот только обувь осенняя. Пуховик зимний. Стоматология круглогодичная.

Вот только, вот только, вот только…

Пятница

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы с мыслью: проклятая работа.

Закидываю в себя бутерброд с мыслью: проклятая работа.

В маршрутке номер девять фантазирую, мечтаю, представляю мир после какого-нибудь апокалипсиса.

К примеру, зомби-апокалипсиса.

Представляю, что вирус стремительно расползся по планете и всем нам больше не нужно ходить на работу.

Рисую, как натяну драные джинсы, старые кроссовки и черную толстовку с киношным злодеем; как раздобуду мачете, закину на плечи пузатый походный рюкзак – и, оставив времени на съедение прежде необходимое, но такое бесполезное барахло, непригодный скарб, отправлюсь лесными тропами в глушь.

За тридевять земель.

Под солнце и дождь.

По лесам и лугам.

Вплавь и вброд.

В поисках небольшого дома у речки – идеального дома у речки (пять звезд, все включено: печка, поленница, керосинка, кровать под пологом, треснутый кувшин, березовый сок).

Эх…

Я даже рыбачить научусь. Огород и цветник организую. Засушу на зиму грибы, ягоды, травы. Если повезет – наткнусь на какого-нибудь молодого человека.

Не маньяка или долбаного извращенца.

А самого обычного молодого человека.

И заживу с ним.

И состарюсь.

Эх…

Вот бы наступил зомби-апокалипсис.

Но пока что – красная буква «М», переходы, эскалаторы, указатели, лавирование, лавирование и лавирование.

Никаких зомби-апокалипсисов не предвидится.

Хотя зомби – вот они, вокруг.

Заблудшие бездушные аудиторы, менеджеры, айтишники, бухгалтеры.

Втыкают в новенькие телефоны. Дрыгают пальцами. Блокируют-разблокируют. Употребляют пустую информацию терабайтами. Отдавливают наспех почищенный перед выходом кроссовок.

Подлюги.

Морщась, вытаскиваю ногу из-под подошв. Промаркированная и заблаговременно утомившаяся, охающая и ахающая, плетусь на галеры.

– Срочно! Срочно! Срочно! Подпишите с сотрудниками индексацию! – с порога отдавливает мозг начальница.

В висках тут же начинает дрожать и пыхтеть битбокс – ни больше ни меньше. Вместо микрофона в руке оказывается телефонная трубка.

Да-да, приходите в кабинет.

Да-да, нужна ваша подпись.

Да-да, задним числом.

Хэй-хо, заложники ипотеки, как будто все остальное подписывается не задним!

Приходят. Читают. Подписывают.

Оклад повысили на четыре процента, терпеливо растолковываю я. Фортуна улыбнулась, верно? Шикуем. Гуляем. Можем себе наконец позволить то, что прежде не позволяли.

В ответ получаю удивление и смех. Что-что-что? Сколько-сколько-сколько прибавили? Четыре процента от оклада? Это как? По понятному-то?

Хэй-хо, ребятушки, это так: после ежемесячного списания энной суммы за ранее взятый кредит вы сможете отовариться дополнительной упаковкой седативного препарата.

Начальница хлопает ладонью по пачке с отчетами.