Так громко, так тихо

Приятели и приятельницы светлого отрочества исчезли с радаров. Отбросили в сторону санки, черевички и скакалки. Нацепили силиконовые маски. Превратились во взрослых. Ненароком натыкаться на их страницы в социальных сетях, исследовать и выискивать свежие фотографии, идентифицировать исключительно по разрезу глаз – слишком болезненный процесс, чтобы повторять его без крайней необходимости.

Кто они такие? Что они такое?

Воспитывающие третьего отпрыска. Прогоняющие четвертого загульного мужа. Снюхавшиеся в захламленных подъездах и парадных. Обнимающие бутылку фирменной глазовской.

У меня – на их-то фоне, всего лишь сравнить, – все не так уж и дерьмово.

Просто тускло.

Врожденная ахромазия.

Просто органы чувств сдали.

Развивающаяся атрофия.

Я же чуяла когда-то?

Помню.

Действительно чуяла.

Запах сорванного сорняка, речной тины и согретой солнцем хвои.

А не пыль, антисептик и чернила.

Я же изучала?

Помню.

Действительно изучала.

Способы плетения венков из одуванчиков, фенечек-мулине, густых, тяжелых волос двоюродной сестры, двадцать пять косичек, она смеялась над комедиями, господи, какой у нее был заразительный смех, на десять улиц, на три деревни. Сейчас она вообще редко улыбается.

Я видела.

Всех и вся.

Вся и всех.

Теперь – взгляд волочу по полу.

По выцветшим гольфам с медведями. По постельному белью с совами.

Нависаю над ними пандовыми синяками от недосыпания.

Водою горькою капаю. Захлебываюсь. Цепляясь за ленту воспоминаний, отматываю кассету коротким грифельным карандашом и тяну, тяну, тяну, пытаясь обнаружить место склейки. Дешевым лаком для ногтей.

Когда, ах, когда магнитофон пленку зажевал и выплюнул?

Когда, ах, когда замолк голос прекрасного далека?

Как отыскать эту точку, эту строчку, эту главу непродуманную? Как вернуться к набранному впопыхах тексту, перебрать его на символы, проштудировать в режиме редактирования – и внести корректорские правки? Доступна ли такая функция? Мысль о том, что прошлое формирует будущее, никогда и ни для кого не была в новинку, но если как следует вникнуть, то волей-неволей возникает вопрос на грани паники: почему счастливые дети, чистые исходные файлы, модифицируются в печальных взрослых? и что произойдет с нами в старости, грядущей за не очень-то веселой зрелостью?

Поддавшись порыву, хватаю телефон. Захожу в приложение. Читаю входящее сообщение.

привет. пообщаемся?

привет. буду рада.

на фотке – ты?

я.

окэ. подходишь.

окэ. вот облегчение…

как делишки? чем занимаешься по жизни?

сижу. перекладываю бумаги с места на место. иногда стою. каждый понедельник дохлой медузой прибиваюсь к грязному берегу. каждое воскресенье достаю дорожную сумку и экстренно собираю вещи.

зачем?

чтобы затолкать их обратно в шкаф.

ржака.

и не говори. гогот до слез и до икоты.

а чем занимаешься прям сейчас?

размышляю о том, как кардинально меняют нас время и окружение. о том, что мы оправдываем свое бездействие внешними факторами; что мы способны на нечто большее, чем удобные, но пустопорожние слова; что нам только смелости и недостает. недостает чуть-чуть веры в себя.

ууу…

«ууу» в квадрате.

в смысле?

в смысле…

… да пофиг ваще. избавить тебя от тяжких раздумий?;)

каким образом?

приятным.

сеанс психоанализа проведешь?

сеанс. еще какой. хи-хи. понимаешь, о чем я?;)))

о чем ты?

прикалываешься?

нет.

пипец ты странная.

пипец хреновый из тебя психолог.

ну ты и шибанутая. тебе норм живется?

норм. а тебе?

проваливай в чс.

с удовольствием.

Стираю профиль. Удаляю приложение. Вырубаю телефон.

Пипец я шибанутая, раз взяла и зарегистрировалась в этом говне. Кому-то пора завязать с прыжками в погань. Да, пора бы уже завязать.

Четверг

В шесть утра гремит будильник.

Я резко просыпаюсь с мыслью: проклятая работа.

Чищу зубы с мыслью: проклятая работа.

Закидываю в себя бутерброд с мыслью: проклятая работа.

Смотрю в овальное зеркало, прикрепленное к стене в ванной комнате.

В полной растерянности.

С недоверием.

Не может быть, быть не может, что это – я. Ни всех милее. Ни всех румяней и белее.

Паук по имени Василий, поселившийся под потолком месяца два-три тому назад и соткавший кружевной гамак, тоже недоумевает: где пресловутая женственность? где чувственность? где секс? вот это вот самое – и есть то самое? вот ты такая, сякая, никакая – и являешься объектом вожделения человеков мужского пола? хе-хе-хе, это что же получается, сериал про «то да се у четырех подруг в мегаполисе» – всего лишь романтизированные враки да гиперболизированные байки?

Стоп-стоп-стоп, оправдываюсь я.

Во-первых, сериал мой любимый рецензировать не смей.

Во-вторых, руки-ноги-шея-опилки в наличии; я просто-напросто не накрашена и не уложена.

В-третьих, белье соблазнительное, платья обтягивающие и шпильки высоченные где-то на антресолях хранятся, в анахронизм превращаются.

Ну а в-четвертых, блин блинский, шестиминутное самоудовлетворение радикально не в счет, потому что оно незначительнее гигиенической процедуры: оно не горячее, не влажное, не стихийное, без ощущения веса на себе.

– Мда-а-а, – вяжет и тянет паутину Василий-телепат, – давненько ты не ощущала вес на себе.