Тайный сговор, или Сталин и Гитлер против Америки

Заявления и «утечки информации» на эту тему нервировали японское правительство. Бывший министр иностранных дел Хирота Коки, неожиданно для самого себя возглавивший кабинет после февральского военного мятежа 1936 г., считал главными задачами обеспечение экспансии на континенте и благожелательного нейтралитета Великобритании, США и СССР. Перспективу готовящегося альянса он воспринял без энтузиазма, не видя реальных выгод, но зато представляя себе дальнейшее осложнение отношений с атлантистскими державами и с Москвой. Министр иностранных дел Арита стремился не портить отношения с военными кругами и отнесся к идее сближения положительно, но выступил против военного союза с конкретными взаимными обязательствами. Он предпочел бы заключить половинчатое соглашение, подписанное не густой, а «разведенной тушью»: такая подпись тоже имеет силу, но ее при необходимости можно стереть. Оба руководствовались не столько симпатией к Германии, сколько страхом перед СССР и усугублением международной изоляции и не хотели связывать Японию обязательствами военного характера (7).

Антикоминтерновский пакт называют военным союзом агрессивных держав. Напомню о судьбе его главных авторов: Риббентроп был приговорен к повешению, Осима — к пожизненному заключению (освобожден через десять лет). Однако, если разобраться в нем без предубеждения, в глаза бросаются, во-первых, неконкретность формулировок соглашения, во-вторых, ограниченность обязательств сторон. Речь идет лишь о том, чтобы «взаимно информировать друг друга относительно деятельности Коммунистического интернационала, консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер и поддерживать тесное сотрудничество в деле осуществления этих мер» и «рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа Коммунистического интернационала, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему». «Конфиденциальный дополнительный протокол» предполагал «сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности Коммунистического интернационала», принятие «в рамках ныне действующего законодательства строгих мер против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей состоящих на службе Коммунистического интернационала или содействующих его подрывной деятельности» и создание «постоянной комиссии, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности Коммунистического интернационала». По справедливости, логичный и умеренный ответ на агрессивные резолюции Седьмого конгресса Коминтерна (август 1935 г.), адресно затрагивавшие Германию и Японию.

И даже секретное дополнительное соглашение, о котором стало известно сразу же, но которое было опубликовано только после Второй мировой войны, не таило в себе ничего сверхъестественного:

«Статья 1. В случае, если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны СССР или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения СССР. В случае возникновения указанной выше ситуации договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.

Статья 2. Договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с СССР каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения» (8).

Трактовать сказанное можно по-разному: соглашение давало равные возможности и для оказания всесторонней помощи, и для уклонения от нее. Все зависело от доброй воли сторон. При этом в тексте нет ни слова об обязательной военной и политической помощи в случае конфликта с «третьей страной», что обычно являлось основой двусторонних пактов вроде советско-французского и советско-чехословацкого договоров, заключенных 2 мая и 16 мая 1935 г., — главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из этих договоров не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, причем под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. Территориальные аспирации у Германии и Японии действительно имелись, но в договоре об этом ничего не сказано. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел, скорее, «протоколом о намерениях», подписанным «разведенной тушью», нежели конкретной программой действий.