В это время в кабинет вошла белокурая медсестра, держа в руках объемистую, похожую на гроссбух тетрадь.
— Вот, Эльвира Рашидовна, журнал регистрации с шестьдесят пятого года и по настоящее время.
Сейфулина поблагодарила медсестру, и та удалилась. Затем полистала страницы и, найдя нужную, пригласила Сергея.
— Вот, взгляните…
Дружинин поднялся из кресла, шагнул к столу, на котором лежал журнал регистрации. А главврач продолжала пояснять:
— Вас интересует прием к психиатру на третье марта? Так вот на десять тридцать к врачу Чеурину был записан некто Крохмаль Валентин Степанович. Но на прием он не явился. А Чеурин не мог понять почему.
— Это первое посещение психиатра Крохмалем? — спросил Сергей.
— Сейчас посмотрю, — Сейфулина снова стала листать страницы и вскоре почти торжествующе воскликнула: — Нет, не первое! Он был на приеме у Чеурина три раза: двадцать четвертого, двадцать восьмого февраля и первого марта. Диагноз: навязчивая мысль.
Сергей задумался:
— Значит, Чеурин не мог объяснить?
— Он сам вскоре спешно уволился.
— Что так?
Сейфулина тяжело вздохнула.
— Психиатрия слабое место нашей поликлиники. Представьте, за два года сменились три врача-психиатра. Сначала Шульман, затем Воропаев и вот сейчас Чеурин. Шульман Марк Соломонович был известен за пределами области. Одно время возглавлял кафедру психиатрии в мединституте. Но возраст… плюс коварная болезнь… Сменивший его Воропаев тоже был опытный врач сорока семи лет. И, что интересно, он все время предлагал что-то новое, пытался научно обосновать свои методы лечения. Но уж больно неуживчивый. И все-то он критикует, все-то ему неладно. Переругался со всеми, с кем только можно. Дошло до того, что ко мне, как к главному врачу, пришли несколько наших сотрудников и в ультимативной форме заявили: либо они, либо Воропаев. Пришлось предложить Воропаеву уволиться. На смену пришел Чеурин. Молодой, двадцати восьми лет. И полная противоположность Воропаеву: открытый, дружелюбный… Но пациенты его методами лечения были недовольны. И не только пациенты, но и их родственники. Он это чувствовал и собирался увольняться, тем более что он южных кровей, из Краснодара, а к нам попал по распределению. Я всячески противилась его увольнению, но… Представляете, седьмого отмечаем Женский день, а он получает телеграмму — умер отец. Сразу же подает заявление и на самолет. Думаю, что назад он уже не вернется.
— И вы подписали?
— А что мне оставалось делать? На его место настоятельно рекомендуют некую Беляеву Анну Викторовну.
— Она вас устраивает?
Главврач поликлиники опять тяжело вздохнула:
— Единственное ее достоинство то, что она двоюродная сестра Храбровицкой, жены заведующего облздравом. Слышали про такую?
— Откуда мне знать? Я же чужой в вашем городе, — соврал Сергей, но при этом подавил улыбку.
Наступило молчание. Потом Дружинин задал важный для него вопрос:
— Скажите, а Крохмаль был доволен лечением у Чеурина?
Эльвира Рашидовна покачала головой
— Трудно сказать, он ко мне с жалобой не приходил. А вот другие жаловались, и не раз.
— Вот как? И что вы им посоветовали?
— Да ничего. Я терпеть не могу, когда пациенты жалуются на врачей. Все могут ошибаться, в том числе мы. А если не нравится, иди к другому врачу.
В это время в кабинет снова заглянула белокурая медсестра. Сейфулина едва заметным кивком сделала ей знак войти. Для Сергея Дружинина это не осталось незамеченным, и он понял, что время, отведенное ему, истекло.
Глава 10
Отъезд
На следующий день был рейс самолета Дружинина. Утром Сергей зашел в Управление, чтобы попрощаться. В приемной стоял сам начальник Управления Балашов и незнакомый человек в штатском. Быстро закончив разговор и простившись, Балашов шагнул к двери кабинета, но, увидев Дружинина, скомандовал:
— Заходите, майор.
В кабинете начальника Управления сидел Царегородцев и спокойно курил.
— Здравия желаю, товарищ генерал-лейтенант!
— О, герой наш… — Царегородцев притушил папиросу и по-свойски предложил: — Садись.
Рядом расположился Балашов. Он тоже был в форме, и Дружинин вдруг почувствовал себя неловко. В компании двух генералов, взгляды которых направлены на него, ему бывать не приходилось. Оперативка не в счет, на ней перед генералами докладывали многие. Здесь же, в этом кабинете, он оказался в центре внимания, а точнее, под перекрестным артогнем, как поется в популярной песне.
— Выспался? — спросил Царегородцев.
— Так точно.
— Как настроение?
— Благодарю, бодрое.
Царегородцев поднялся. Роста он был среднего, возраста под шестьдесят; взгляд суровый, но доброжелательный.
— Майор Дружинин!
Сергей резко встал, принял стойку «смирно».
— От имени руководства Комитета государственной безопасности за участие в расследовании террористического акта объявляю вам благодарность!
— Служу Советскому Союзу!
Снова присели.
— Когда домой? — спросил Балашов.
— Сегодня. Самолет в двадцать один пятнадцать.
Затем слово взял Царегородцев:
— Насколько мне известно, вы, майор, работали здесь, в Челябинске, во время отпуска?
— Так точно.