Тайный агент. На взгляд Запада

В августе 1908 года вышел сборник «Шесть». Действие его новелл, написанных во время работы над «Тайным агентом», разворачивается в 19-м столетии (Лондон, Южная Америка, наполеоновские войны, Неаполь) и касается предательства («Осведомитель»), гибели невинного человека («Гаспар Руис»), крушения корабля («Зверюга»), несправедливого приговора («Анархист»), абсурдно бесконечного поединка («Дуэль»), зловещей итальянской каморры («Граф»). В 1912 году к нему добавился сборник «Между морем и сушей», состоявший из новелл «Улыбка фортуны», «Тайный сообщник», а также «Фрейя семи островов»[295] — по мнению автора, его лучшей «романтической истории о любви» (Letters 1928: 231). Не умаляя сюжетной изобретательности, артистической восприимчивости Конрада (переклички с П. Мериме, Г. де Мопассаном и, не исключено, с A. C. Пушкиным — ср. конрадовскую новеллу «Дуэль» и пушкинскую повесть «Выстрел»), есть основания увидеть в этих эффектных новеллах, созданных преимущественно ради заработка^[296], «Конрада усмиренного», автора, приблизившего ранее отработанный материал («Гаспар Руис», к примеру, «откололся» от «Ностромо») к запросам массового читателя.

В то же время выход романов «Тайный агент» (1907), «На взгляд Запада» (1911), о которых подробнее будет сказано ниже, мало что изменил как в материальном положении писателя, так и в его отношении к своей магистральной теме. Более того, «На взгляд Запада», оказавшийся, по нашему мнению, наиболее тонким в повествовательном отношении романом Конрада, как бы предполагал неуспех — некоторое непонимание читательской аудиторией, воспитанной на социально-бытовой прозе Г. Уэллса, А. Беннетта, Дж. Голсуорси (наиболее популярных прозаиков-эдуардианцев либерального лагеря), чему именно посвящено это произведение, отнявшее у автора столько времени и сил. Вот как об этом говорит он сам:

Я весь дрожу. <…> Я начинаю осознавать ужасное нервное напряжение последних двух лет, — даже моя жена ничего об этом не знает, — которое должно было разрешиться чем-то подобным. <…> Я ощущаю себя словно вернувшимся из ада и воспринимаю мир живых вокруг себя со страхом (цит. по: Jean-Aubry 1927/2: 109, ИЗ).

Конрад конечно же отдавал себе отчет в символичности романа, повествование в котором ведется главным образом от лица учителя английского языка, человека одновременно наблюдательного (собирающего и сопоставляющего факты) и по-буржуазному, по-британски ограниченного:

И на суше, и на море моя точка зрения — английская, из чего не следует, будто я стал англичанином. Да дело и не в этом. Homo duplex[297] в моем случае имеет далеко не одно значение (цит. по: Meyers 1991: 254).

Иными словами, насколько буквально «антирусскими» следует считать два конрадовских романа, через которые проходит русская тема? Увязанные с общеизвестными фактами биографии Конрада (патриотизм родителей и их безвременная смерть; угроза призыва в русскую армию; посещение русского посольства в Лондоне для получения визы на въезд в Польшу; отрицательные отзывы о Ф. М. Достоевском или о России в эссе «Самодержавие и война»), они, возможно, действительно таковы (хотя могут по ряду акцентов восприниматься антигерманскими) и таковыми нередко именуются в англо-американском литературоведении, вплоть до наших дней.

К тому же гротескно представленные СМИ убийство в Лондоне бывшего офицера ФСБ А. Литвиненко (2006 г.), другие громкие террористические акты наших дней^[298] подталкивают к подобной тенденциозной трактовке конрадовской темы. Однако, будучи соотнесены с творчеством Г. Джеймса («русский» поворот антинигилистической темы в романе «Княгиня Казамассима», 1886), Г. К. Честертона (образ подполья в романах «Человек, который был Четвергом», 1908; «Шар и крест», 1910), а также с напряженным интересом английских литераторов к Ф. Ницше и Ф. М. Достоевскому в 1900–1910-е годы (в частности, его проявляла близкая Конраду чета Гарнетт), эти романы смотрятся уже иначе. И «русское» в них предстает не само по себе, а как составная часть конрадовской художественной рефлексии на международную тему с ее вдохновленными символизмом и мифологией «конца века» мотивами роковой утраты невинности, проклятия золота, кризиса позитивизма, шаткости, заката Европы, конфликта Запада и Востока, хаоса и порядка.