Тайны лабиринтов времени

Я поднял голову и обернулся, солдаты побросали ружья и бросились на утек.

– Они подумали, что ты кровь из него пьешь, – сказал Ивашка. – Если бы я не знал, что это ты, меня бы тоже охватил ужас. Лицо твое в крови, глаза безумные. Ты медленно отрываешь свою голову от груди офицера и, оскалившись, смотришь на солдат. С твоих губ стекает кровь… А, каково?

Мы от души посмеялись и залезли обратно в канаву, от греха подальше.

– Возвращаемся к реке, к мосткам, как и хотели.

У мостков качались на волне две рыбацкие лодки. Солдаты дремали, завалившись на прибрежный песок, ружья, сложенные домиком, никто не охранял. Мы с Ивашкой разделись, подплыли к лодкам. Перерезав канат, к которому привязывали якорь, мы стали толкать ее на середину реки.

– Теперь стрыбай в лодку.

– Солдаты дрыхнут без задних ног, не достанут теперя нас.

Через несколько минут мы были на борту баржи.

– Казаки, где водка? Вас только за смертью посылать. Докладывайте, что там в городе слыхать, – спросил Прокопыч, когда мы зашли в его каюту.

– Снимаемся и уходим, по добру, по здорову.

– Штурма не будет, атаман, Омелько всех солдат опоил водкой с маковым порошком. По приказу самого коменданта, между прочим. Солдаты считают его упырем, офицеры – вурдалаком, крестьяне – чертом, старики – демоном, майор – своим офицером.

Прокопыч уже третий раз слушает мой рассказ:

– Так и заорал – «изыди»?

– Нет, не заорал, а зашептал и креститься начал. Медленно, значит, так рукой водит, а с меня глаз не сводит.

– Развеселил ты меня, паря, будешь у меня в ватаге пластуном. А, народ о таких, как ты, байки справляет, пластуны, дескать, сверхспособности имеют и силу колдовскую мают. А, вояки эти, небось, до сих пор спят. Несите ножницы и бритву, будем из Омелько казака мастерить.

Гладко выбритая голова и длинный чуб-хохол нужен тебе, как признак казака.

– Для чего, атаман, мне этот чуб? Да, и наголо бриться я не думал. Объясни, для чего?

– Без этого нельзя, пойдешь в разведку – наденешь чалму, шапку или еще чего, так когда бой разгорится, то казаки тебя не порубают, бо у тебя чуб и голая голова в наличии.

Чуб должен смотреть в левую сторону – это знак достоинства, вроде медали или офицерской сабли. По форме чуба, по его длине судят о звании казака, его боевой выучке – чем длиннее чуб, тем опытнее в своем деле казак.

Пошьем тебе шаровары, чтоб в них поместилось никак не меньше тридцати арбузов. Будешь в степи свои следы заметать, для того и шьют такие шаровары. Кипчаки не смогут определить твои следы, потому как – их не будет. В разведке такие шаровары просто незаменимы. Конечно, казаку незачем таскать в шароварах арбузы, а вот саблю спрятать, пистоль, ятаган – дело нужное. Врагу невдомек будет, что разгуливавшие по ярмарке полуголые оборванцы в шароварах скрывают оружие.

В любой момент базарный зевака, крикливый торговец, жалкий попрошайка, или слепой кобзарь – превращаются в ловких бойцов. Они выхватывают из шаровар сабли, кинжалы – и бросаются на врагов.

Турки называют следопытов не народом, а оборотнями.

Пока идем к Черному морю, научу тебя боевому гопаку – это зажигательный танец. Я, когда выпью чарку водки, то танцую гопак со сложными трюками, ударами и вращениями для нападения на врага и уничтожения его, а танцевать могу среди тарелок и рюмок, прямо на столе. И если в быстром ритме и на пьяную голову, то не разобью ни одну тарелку, не опрокину ни одну рюмку.

Вскоре, в станицу Черноморская пришел караван с ценным грузом, и Омелько был принят на кругу в казаки-пластуны.

«Не тот казак, что на коне, а тот, что под конем», – шутили казаки. Умение обращаться с конем являлось одним из главных требований казаков. Омелько посадили на, пойманного в степи, дикого лошака. Казак должен сидеть на этом диком лошаке без седла, уздечки, да, еще и лицом к хвосту. Омелько должен был проскакать по степи – и вернуться живым, здоровым в станицу, только тогда его могли принять в пластуны.

Пластуны, в скорости, выбрали Омелько своим атаманом и, он со своим отрядом осадил небольшую крепость, занятую турками. Осада длилась неделю, но сегодня к туркам прибыло подкрепление, и они не сомневались в победе. Однако, когда небольшой отряд приблизился к лагерю, бусурмане с криком:

– Урус-шайтан! – кинулись бежать в степь.

Впереди казаков скакал Омелько с развевающимся чубом, заместо сабли, он, сжимая в руке, размахивал черной человеческой рукой со скрюченными пальцами. Эта мертвая рука и навела панику среди турок, она принадлежала атаману Онопко. Когда атаман помирал, то оставил завещание: «Пусть руку откопают и понесут перед войском – враги сами себя порубают. Где рука – там и удача казацкая».

В поле две воли: сильнее та, которая побеждает в решающей схватке, казаки называют ее ломовой волей. Разрубить врага одним ударом шашки – вот мастерство, иные рубаки могли ятаганом и всадника разрубить, и позвоночник лошади его перерубить. Чтобы не порубить своего брата казака, потому как в битве порой не всегда сможешь разглядеть, где чуб, казаки выкрикивали клич.