Тайны лабиринтов времени

В курене не было колодцев, но огромные бочки всегда заполнены пресной, свежей и холодной водой. Два казака, словно дети малые, на качелях катаются, а вода – знай, наполняет бочки холодной и сладкой водой.

– Это мой насос, – пояснил Михаил, когда я посмеялся над казаками, впавшими в детство.

Отдельный домик, где жил этот казацкий гений, был завален инструментами и книгами, на столе стоял самогонный аппарат, и пахло какой-то гадостью.

– Хочешь, покажу что-то?

Он взял глиняную плошку, наполненную темной жижей, именно она воняла так, что святых выноси, и вышел с ней на улицу, поставил плошку на землю, достал кристало и зажег лучину. Как только огонь коснулся жидкости, она вспыхнула ярким пламенем, от которого и повалил едкий дым.

– Попробуй погаси водой.

Я плеснул воду на плошку, но произошло невиданное и чарующее глаз: огненные брызги полетели в разные стороны. Я отскочил и, крестясь, прошептал молитву о спасении души.

– Адово пламя!

– Не, греческий огонь. Я еще в университете увлекся секретом этого огня, но тогда у меня ничего не получилось.

В старинных алхимических книгах, которые давал читать профессор, я прочел, что одним из компонентов этого огня должно быть земляное масло, которое есть на востоке. Достать его я не мог, слишком дорогое удовольствие. А нынешней зимой, когда гостил у своей зазнобы, меня и осенило, так ведь греки еще сто лет назад где-то в Причерноморье добывали такое масло, и называлось оно белым и черным.

Я примчался сюда, но масла тут нет, зато вдоль побережья стоят греческие поселки, они с персами торгуют. Я – к ним и, не поверишь, повезло, два горшка купил, вот тогда и с Явором познакомился. Атаман денег дал, а теперь, перед походом, нам много этого масла потребуется для войска.

Я ведь даже не знал, что такое казак, а вот ведь – сам теперь казакую.

В тот же вечер мы взяли лошадь, запрягли в телегу и поехали в шинок. Пили, пока под лавкой не оказались.

Утром проснулся в телеге, а она в центре майдана стоит, казаки хохочут, а Мишка спит и во сне о научном рассуждает. Разлепил я кое-как очи и смотрю, ко мне казак подходит, здоровый, толстый что, боров, берет меня за шиворот – и давай трясти, что есть мочи. Голова раскалывается, а этот – знай, трясет, словно грушу.

– Дубина – говорю, положи на место. А этот увалень швырнул меня на землю под хохот казаков. Я вскочил на ноги – откуда только силы взялись, не знаю, от злости, наверное – и прыгнул ему на шею. Казак не удержался на ногах и свалился, а я залез на него – и давай мутузить со всей своей дури, а после откусил ему мочку уха.

Явор наказал того казака, у него чуб длинный, значит, давно казакует, а закон гостеприимства никто не отменял, но ссоры у нас с ним никакой не было. Казак вздумал потешить себя, издеваясь над слабым в центре майдана, теперь обходит меня стороной, словно я бешеная собака.

Явор меня предупредил, чтобы больше ни на кого не кидался, сдерживал порывы гневные и берег силы для похода.

Атаман пользовался у казаков великим уважением, а все потому, что был настолько же строг, насколько и справедлив, никогда и ничем не показывал своего превосходства над казаками, но, спуску никому не давал, и дисциплина военная поддерживалась его авторитетом. Весь день Явор трудился в поте лица своего, не чураясь никакой, даже самой грязной, работы. За едой сидел за общим столом, ходил босой, в рубахе без пояса, травил байки с казаками и сам больше всех смеялся, а казаки потешались над ним за это. Говорили: «Атаман-то наш сам расскажет, сам посмеется, да так заразительно, что весь курень от смеха захлебывается».

Вот одна история, которую любил рассказывать Явор казакам:

«Выбрали как-то казаки меня в посольство к хану крымскому. Бо дуже крепко язык у меня подвешен был. Никто из казаков, либо ляхов заезжих, либо, скажем, послов от царя Рассейскаго, не мог меня переспорить. На каждое слово чужое у меня было десяток своих припасено.

На што уж, товарищи дорогие, Шлемка-жид поговорить – отнюдь не дурак будет, и любому захожему в корчму и горилочки продасть, и бубликов связку впридачу обязательно всунеть, какие захожему и не нужны вовсе, а и тот, как только завидит меня, так враз мовчки кухоль горилки наливаеть, да закусочку добру выкладываеть. Бо помнит Шлемка, как однажды заспорил с казаком, да едва без штанов не остался. Но только ту гишторию, казаки, я вам как-нибудь другим разом поведаю.

Ну так вот… Приехали, значить, казаки с посольством в Бахчисарай, до хана Саип-Гирея. Начали про мир толковать, да чтоб Саипка-то полон русский возвернул. Бо дуже много он полоняников с земель Рассейских увел, да на рынок невольничий в Кафку-город отправил.

Да, Саипка-то, не дурак будь, и говорит: «А что, если, казаки, мы с вами вот как поступим? Я свово отгадчика посажу супротив вашего. Да и зачну загадки загадывать. Коли мой отгадчик победит – восвояси уйдете, и больше ко мне, ни ногой. Не будет мне с вами миру, а людям русским – покою. Пожгу городов ваших, сколь смогу. А только ведомо вам, что и до Москвы я доходил и жег Москву-то.