Ну, а коли ваш отгадчик все мои вопросы разрешит, так и быть – заберете полон свой, да воротитесь в земли ваши без всякого произволу с моей стороны!
Да, вот только, одно условие у меня будеть, – продолжаеть Саипка, ухмыляяся коварно. – Ответить надо верно на три вопроса подряд. Кто первым ответит правильно, тот и победил».
А только что ж делать казакам? Саип-Гирей, бо лютый был крымчак. Войска несметное число имел. Кажный татар вооружен был до зубов. Лошадей заводных по три-четыре имел, потому скакать могли татары сутками, все засидки княжески опережая.
Пригорюнилися казаки. А я и говорю: «Да ништо, браты! Нехай ставит супротив нас свово отгадчика. Еще поглядим, кто из нас на язык хутчей окажется. А только не может татарин разумом казака победить, я так мыслю!».
А Саип-Гирей таку каверзу казакам приготовил, что они себе и представить не могли. Послал он гонцов в далекий Самарканд, да привезли гонцы оттудова не кого-либо, а самого Насреддина Ходжу – вельми известного в краях восточных мудростью своею, да умом гострым. Согласился Насреддин-то умом с казаком потягаться, да и удовольствие поиметь от того не малое.
На другой день сели мы насупротив друга дружки, Насреддин Ходжа и я.
Ходжа глаз левый щурит, казака разглядывая, силясь понять, откудова у энтого руса, на вид шельмоватого, ума поболе евойного наберется.
А мне все нипочем: сижу себе на подушке мяконькой, да мух на потолке сосчитать пытаюсь. Чтобы, значить, ум размять. Стукнул тута визирь ханский в медный тазик палкою. Звон тугой, тягучий тазик издал, тута Саипка и молвит:
– А вот скажите мне, мудрецы, что тяжельче будет: пуд железа, или, скажем, пуд ваты хлопковой? Обрадовался тут Насреддин Ходжа, да и говорит:
– Да, энтот вопрос легкий. Одинаково весят, что пуд ваты, что пуд железа.
– Э-э, нет, – говорю. – Пуд железа тяжельче будет.
– Да как же? – изумился Ходжа. – Ить и то, и это весит ровно пуд!
– Раньше я тожить так думал. Пока с жинкой не поскандалил. И вот мне моя жинка враз доказала, что кочережка железна – зело тяжела. А того ж весу пучок ваты – ну, не в пример полекше будеть! Ежели схочешь, поедем в мой курень, она и тебе докажеть!
Посовещалися тут хан с визирем, да хан рукою в мою сторону и указал – мол, за казаком первый вопрос. Хлопнул визирь снова по тазику, звон тягучий издав, и Саипка вопрошаеть:
– Вот вам другой вопрос, мудрецы: что исделаете вы, коли придёт к вам товарищ ваш, да попросит на короткий срок денег взаймы. – Ответствует Ходжа:
– Я денег дам, ежели на короткий срок. Но, только не в тот день, а на следующий.
– Почему так? – спрашивает хан.
– А, чтобы должник прочувствовал цену денег, какие ему даю.
Хан головою одобрительно кивнул, да ко мне обратил взор свой.
– Что ж, – говорю, – а только я, так отвечу товарищу свому: денег тебе, любый друже, я дать, пожалуй, не смогу. Но, срок могу дать тебе любой, какой схочешь!
Тута хан едва в ладоши не захлопал – так ему казацкий ответ понравился. В третий раз прозвучал тазик звоном своим тягучим, и снова вопрошает хан:
– Ну, теперя вам третий вопрос. Что будет делать кажный из вас, коли зять поколотит дочь вашу, и та в слезах прибежит к отцу?
Задумался Насреддин Ходжа и молвит:
– Я, пожалуй, пойду, да отлуплю зятя, чтоб руки на мою дочь не поднимал боле!
Хан внимательно на меня смотрит.
– Я, пожалуй, поколочу в ответ дочь свою, – говорю я.
– Да как же это? – у Саипки дажить челюсть отвисла от изумления, а Ходжа довольный уж и руки потирает.
– Да, так вот, – говорю. – Я дочке скажу: «Вишь ты, зять-то мой поколотил мою дочь. Ну, а я вот – на его жене отыгрался». Так, мол, и передай ему.
Не удержался тута хан, в ладошки свои пухлы захлопал, бороденкой затряс в хохоте неудержном, да и двумя руками на меня указываеть – выиграл, мол, спор.
Ну, а казаки, те уж покатом лежали – как же, одержал верх Явор над мудрецом восточным. Да и кличут Ходжу отпраздновать сию викторию в шинке греческом, где вино подавали. Да, так отпраздновали, что Ходжа говорит мне:
– А вот, гляди, казак, ты-то уже пьяный, а у мине, мол, ни в одном глазу. Вот видишь кошку, что в шинок заходить? Так вот, у ей почему-то четыре глаза и два хвоста… Видишь ты это? Захохотал тут я:
– И что ж ты мне рассказываешь, Насреддин, что я пьян? Вот ты, мудрец, точно пьян! Не видишь даже, что кошка в шинок не входить, а выходить из него!».
На том и рассталися великий мудрец восточный Насреддин Ходжа да казак Явор.
Каждого казака атаман знал по имени, и мог найти к нему подход. Крестьян жалел; холопов ободрял; солдат бывших вызывал на откровенные воспоминания; с казаками рассуждал, кто свирепее, янычары или кипчаки, и в чем между ними разница.
Мишка в советниках у Явора ходил, недавно лафет для пушки начертил и плотникам отнес. Те посмотрели – и давай крутить ту бумажку в разные стороны, чешут затылки и мычат под нос:
– Ты, Мишка, по-человечески объясни, что сделать надобно, а то мы, словно гуси, шипеть – шипим, а пару нету и не страшно никому. Нарисовано оно, конечно, красиво, а для нас – все едино не понять, чего ты здеся изобразить пытался.