Тайна семи циферблатов

– Вы хотели сказать, – внушительным тоном произнес суперинтендант, – что меня могут узнать? – Он вполне очевидно подчеркнул интонацией последнее слово.

– Да… мне так показалось, – признала Бандл.

Некая тень, которая, вероятно, должна была сойти за подобие улыбки, легла на одеревеневшие черты Баттла.

– Это заставит их насторожиться, так? Собственно говоря, леди Эйлин, а почему бы и нет?

– Почему бы и нет? – недоуменно повторила Бандл – довольно глупым образом, по ее собственному ощущению.

Суперинтендант неторопливо кивнул.

– Нам не нужно никаких неприятностей, так ведь? И не обязательно проявлять особый ум; достаточно намекнуть любому легкомысленному и вороватому дворянчику, чем чреваты его замыслы, – ну, показать злоумышленникам, что их замыслы известны нам.

Бандл посмотрела на него с некоторым восхищением. Она вполне могла представить себе, что внезапное появление такой известной персоны, как суперинтендант Баттл, способно произвести охлаждающий эффект на любые козни и их замыслителей.

– Не стоит слишком уж умничать, – повторил полицейский. – Главное в том, чтобы в этот уикенд не произошло никаких неприятностей.

Бандл отправилась дальше, гадая, многие ли из явившихся, кроме нее, гостей узнали или еще узнают детектива из Скотланд-Ярда. В гостиной обнаружился Джордж, с нахмуренным челом державший в руках оранжевый конверт.

– Какая досада. Миссис Макатта прислала телеграмму, в которой сообщает, что не сможет присоединиться к нам, потому что дети ее заболели свинкой.

Бандл в глубине души облегченно вздохнула.

– Я особенно расстроен из-за тебя, Эйлин, – любезным тоном проговорил Джордж, – учитывая то, что ты очень хотела повидаться с ней. Графиня также будет очень разочарована.

– Что ж, и то неплохо, – сказала Бандл. – Было бы куда хуже, если б она явилась сюда и заразила меня свинкой.

– Очень неприятный вариант, – согласился Джордж. – Однако я не думаю, что эта болезнь передается подобным путем. Более того, убежден в том, что миссис Макатта не допустила бы подобного риска. Она – в высшей степени принципиальная женщина и обладает истинным чувством ответственности перед обществом. И в дни национальных тревог и волнений… – Однако, едва не приступив к речи, Джордж вовремя оборвал себя. – Впрочем, жизнь на этом не кончается. Тебе торопиться некуда. И потом, графиня, увы, всего лишь гостья на наших берегах.

– Она венгерка, не так ли? – проговорила Бандл, заинтересовавшаяся графиней.

– Да. Ты, конечно, слышала о Младовенгерской партии. Графиня возглавляет ее. Очень рано овдовев, обладая огромным состоянием, она поставила свои таланты и деньги на службу обществу. Особенное внимание уделяет проблеме младенческой смертности – ужасной при нынешнем состоянии Венгрии. Я… Aх! А вот и герр Эберхард.

Немецкий изобретатель оказался моложе, чем представляла себе Бандл. На взгляд ему было не больше тридцати трех – тридцати четырех. Держался он неучтиво и скованно. Но при этом не производил неприятного впечатления. Взгляд его голубых глаз был скорее застенчив, чем уклончив, а манеры, более неприятные – например, помянутое Биллом обгрызание ногтей, – являлись, по ее мнению, следствием волнения, и ничего другого. Тощий и худосочный, немец казался анемичным и нежным. В несколько неловкой манере он пообщался с Бандл на ломаном английском, и оба они были рады явлению бодрого мистера O’Рурка. Наконец в компанию ввалился и Билл – другого глагола здесь не подберешь, именно так в компанию является любимый ньюфаундленд, – и сразу же направился к Бандл с видом озабоченным и смущенным.

– Привет, Бандл. Узнал, что ты здесь. Но весь день не мог разогнуть спины, иначе повстречался бы с тобой чуть раньше.

– Сегодня труды на благо государства особенно тяжелы? – с сочувствием поинтересовался O’Рурк.

Билл простонал.

– Не знаю, каков в повседневной жизни ваш босс, – пожаловался он. – С виду домашний благодушный человечек… Но Окунь абсолютно невозможен. Гоняет, гоняет, гоняет с утра до вечера. Все, что сделал, ты сделал не так, а все, чего не сделал, должен был сделать.

– Похоже на цитату из молитвенника, – проговорил подошедший Джимми.

Посмотрев на него с укоризной, Билл жалостливо проговорил:

– Никому не ведомо, что мне приходится терпеть.

– То есть развлекать графиню, так? – предположил Джимми. – Бедный Билл, такому отъявленному женоненавистнику, как ты, этот процесс должен был показаться невероятно тяжелым.

– О чем это вы? – спросила Бандл.

– После чая, – ухмыльнулся Джимми, – графиня попросила Билла провести ее по этому занимательному старинному сооружению.

– Но ведь я никак не мог отказать ей, разве не так? – вопросил Билл, пока его физиономия приобретала кирпичный оттенок.

Бандл ощутила легкое беспокойство. Она слишком хорошо знала податливость мистера Уильяма Эверсли женским чарам. В руке такой женщины, как графиня, Билл сделается податливым, словно воск. И она снова подумала, не ошибся ли Джимми Тесайгер, посвятив Билла в их тайну.

– Графиня, – заявил Билл, – очаровательная женщина. К тому же и очень умная. Видели бы вы, как она осматривала дом. И какие вопросы задавала.