Та, что меня спасла

Кажется, меня удержали, а то бы я мокрого места от него не оставил.

Янышевского и его подельников уводят. А я стою, как статуя, во мне нет ни эмоций, ни чувств.

– Всё закончилось, Эдгар, – Сева пытается встряхнуть меня.

Я медленно поворачиваю к нему голову. Внутри меня бездонная гулкая пустота.

– Ничего не закончилось, Сева. Тая…

– Там всё под контролем, – бодрится он и пытается говорить уверенно, но по его дёрганым движениям я вижу: он чего-то не договаривает.

– Поехали! – оживаю я. – Ни одной секунды она не останется там, где опасно.

Он не спорит. Бежит за мной вслед. Я должен быть рядом, когда всё случится. Я должен если не успеть, то хотя бы быть рядом после всего. Янышевский не из тех, кто оставляет свои угрозы впустую.

Тая

Всю ночь я бродила по квартире как маятник. Сидела на кухне, пила чай. Металась по своей комнате и снова выходила. Падала на кровать и пыталась уснуть, но, кажется, лимит и сна, и спокойствия я исчерпала.

– Что ж ты как привидение! – не выдерживает тётка уже под утро. Ещё темно на улице, но скоро настанет новый день. Как прожить его здесь? Как выстоять? – Бродишь, ходишь, покоя от тебя нет. Явилась – будь добра, не тревожь тех, кому нужно отдыхать, например. Все нервы вытрепала.

– Тебе не понять, – не смотрю на неё. Лучше в окно. Туда, где когда-нибудь появится солнце.

– Любишь его, что ли? – что-то обречённо-примирительное сквозит в её голосе.

– Люблю, – поворачиваю голову. – Это как сердце из груди вынуть. Как душу заложить, лишь бы знать, что с ним всё хорошо. Не важно, рядом я или нет. Нужна ему или нет. Это как делаешь сотни ошибок, а потом находишь единственно верное решение. Другого быть не может. Жаль, что ты не способна всё это прочувствовать.

– Способна, – обижается вдруг тётка. – Думаешь, я всегда такой была? Старой да потёртой жизнью? Да и не старая ещё. Только… не приготовила мне жизнь удачливой судьбы. Захотела, чтобы я навсегда одинокой осталась.

Я не спрашиваю: «а как же я?». Потому что тётка сейчас не о полном одиночестве говорит, а о личном.

– И ребёнка потеряла, и не сложилось… А как только кто-то на горизонте появится, обязательно случается что-то эдакое.

По Феде грустит. Вот же – въелся ей в печень. Смутил душу. Там и так не совсем чисто да хорошо, а он ещё и добавил грязи.

– И ведь чуяло сердце, – тоскует тётка, – неспроста он появился, но так хотелось хоть раз не думать и не подозревать. Бабьему счастью поверить хотелось.

И я слушаю её тихий плач, и жаль мне её. Как она говорила? Своя же, пусть и противная.

– Любишь, значит? – прерывает она свои стенания. – Дорог он тебе, паршивец?

– Да, – говорю чуть слышно, а сердце колотится внутри, как свихнувшееся.

– Не посадишь тётку свою, если признаюсь?

Я боюсь пошевелиться, чтобы не спугнуть, а сама готова перед ней на колени встать, лишь бы она не отступила, договорила до конца.

– Вот как бабушка твоя, царство ей небесное, говорила: бес попутал. Злая была. После слов, что на свадьбе Гинц твой сказал. Ты ж знаешь: обиды я не спускаю. Любому, кто против меня пойдёт, мало не покажется.

Это она умела, да. Кляузы строчить. Справедливости для себя добиваться. Молчу, чтобы словом неосторожным не разрушить её откровения.

– Этот ваш, второй. В ресторан повёз. Задобрить, так сказать. После свадьбы-то. Твой паучище тебя уволок, дурочку простодушную, и-э-э-х, – выплёскивает тётка давно наболевшее. – Мужик, одним словом, кобель. Я так и не поняла ваших отношений. Странные какие-то обстоятельства. Но мне что? Ты не жаловалась. Назад не просилась. Да что об этом теперь. А тогда злилась, аж в глазах темнело. Отлучилась я из-за праздничного стола в туалет, а тут она ко мне и подкатила.

– Кто? – вырывается невольно – так остро её шёпот свистящий режет меня.

– Да кто её знает?.. Красивая такая, холёная… Ну, и ресторан был под стать. В жизни в таких не бывала-то. И как-то она так удачно, и настроение у неё созвучное было, будто тоже её обидели. На Гинца твоего бочку катила. Рассказывала, какой он мудак. Чтоб её… И что финансовый труп твердила. Мол, у него – пыль в глаза, а на самом деле, фикция, нет ничего. Обман. А я возьми да и ляпни: транквилизаторов ему с обезболивающими, чтобы сердце встало.

– Что?.. – у меня, кажется, и губы помертвели от тёткиных слов. В ушах – шум и вата.

– Убить она его хочет – знаю теперь точно. Я ж не пальцем деланная. Следила. Ушки на макушке. Знаю, что к чему. И что она травила твоего Гинца – тоже в курсе. По схеме моей, в сердцах сказанной. И её потом нашла, невелика наука. Правда, случайно…

Тётка глаза отводит. Дышит тяжело.

– Ты с ума сошла? – у меня начинает трястись всё внутри. – Что ты натворила? Куда ты влезла, тёть Аль?

– Да вот. Угораздило. Всё наперекосяк пошло, как твой Гинц появился. Одно, другое, третье…Федя ещё… Видела я их вместе. Федю и Яну эту. Думала, крутит она с ним. Ну и пригрозила. На свою голову.

– Шантажировала её? – хочу добиться правды.