t

– Это просто самое короткое известное мне слово, указывающее на то, что за пределами всяких слов. Можно притянуть сюда много других терминов, только какой смысл? Вечная жизнь, власть над миром, камень философов – все это меркнет по сравнению с тем, что находит пришедший в Оптину Пустынь.

– Подождите, – сказал Т. – Не нужно поэтических образов, прошу вас. Только факты. Вы хотите сказать, что попавший в Оптину Пустынь встречает Бога?

– Или становится Богом сам. Это знает только тот, кто туда попал. Например, Соловьев. Но поговорить с ним нет никакой возможности, потому что он находится под строжайшим арестом, и высочайшим указом ему не дозволяются разговоры даже со мной. Он на положении Железной Маски – допрашивать его может только сам император. А вопрос, как вы понимаете, представляет исключительный интерес и важность. Именно поэтому я и решил… э-э… привлечь вас на помощь.

– Почему меня?

– Соловьев сказал, что в Оптину Пустынь можете попасть только вы.

– Когда он это сказал и кому?

– Нам с вами, – ответил Олсуфьев. – В этой самой комнате, около года назад. Он говорил, что у меня ничего не получится, сколько я ни старайся. А вот вы сможете – если бросите все свои дела, заботы и планы.

– Как это связано с монахами из банды Победоносцева?

Олсуфьев посерьезнел.

– Связано самым прямым и непосредственным образом. Для них, как и для меня, вы являетесь своего рода ключом к потайной двери, ведущей к чуду – только они пробираются к нему другим маршрутом.

– Почему они хотят принести меня в жертву своему гермафродиту?

– Насколько я понимаю, они надеются таким образом открыть дверь в Оптину Пустынь. Их манит эхо того же самого знания – древнее и невероятно искаженное. Сектанты, конечно, уже давно не понимают смысла своей веры. Они просто опасные маньяки. Соловьев предупреждал – они попытаются остановить вас. Больше того, он упоминал, что преследовать вас могут не только люди, но и существа невидимого мира, своего рода стражники, старающиеся сбить с пути любого, кто начинает путешествие в Оптину Пустынь.

Т. нахмурился.

– Соловьев говорил про духов?

– Да.

– Их много?

– Он говорил про одного, который будет выдавать себя за создателя мира и требовать, чтобы вы ему подчинились. Это страж прохода, демон, обладающий невероятной оккультной мощью. Вы должны его победить, хотя это практически невозможно.

– А он не говорил, как зовут духа?

– Да, он называл имя, – сказал Олсуфьев. – Его зовут… Очень характерное слово. Астарот… Или…

– Ариэль?

– Да, кажется так.

– Но почему я ничего про это не помню?

– Именно потому, – ответил Олсуфьев, – что я решился организовать для вашего путешествия те идеальные условия, о которых говорил Соловьев. Я помог вам полностью позабыть все дела и заботы, кроме самой главной.

– Зачем?

– Я хотел проследить, куда вы в результате придете, и узнать, что такое эта Оптина Пустынь… – Олсуфьев вздохнул. – Только дорогу туда нельзя выведать обманом. Поэтому вы и пришли сейчас по мою душу. Признаться, я догадался о возможности такого развития событий слишком поздно.

– Ага, – сказал Т. – Кажется, начинаю понимать. Но как вы заставили меня все позабыть?

– Это сделал мой человек.

– Кто именно?

– Кнопф.

– Кнопф?

Олсуфьев кивнул.

– Чтобы упредить Варсонофия, он явился в Ясную Поляну и рассказал вам вашу собственную историю в чуть измененном виде. Сообщил по большому секрету, что недалеко от вашего имения петербургские ламаисты-экуменисты хотят принести человеческую жертву тантрическому идаму Ролангу Гьялпо, с которым они отождествляют Спасителя. Для этого ими якобы выбрана дочь местного священника, а совершиться злодеяние должно было в сельском храме. Вы вызвались спасти девушку. Отсюда и эта ряса – вы надели ее, чтобы проникнуть в церковь не вызвав подозрений.

– Но почему…

– Подождите. Как только вы сели в поезд, Кнопф заказал чаю и добавил в ваш стакан небольшое количество секретного препарата, произведенного в Бремене химической лабораторией при германском генеральном штабе. Это открытое немецкими химиками вещество сложного состава на основе натриевой соли карбоканифолевой кислоты, которое избирательно влияет на память.

– Ага, – воскликнул Т., – так вот в чем дело! Я так и знал. Как именно действует эта немецкая дрянь?

– Препарат вызывает потерю памяти о всех знакомых человеку людях, включая самых близких. Разрушаются, если так можно сказать, мозговые образы всех социальных связей. Кроме того, человек не может вспомнить о себе ничего конкретного. Но общие знания, умственные функции, привычки и навыки при этом сохраняются. Человек сперва даже не осознает произошедшей с ним перемены. Он не понимает, что все забыл – это доходит позже. Но главное в другом. В течение первых пяти минут после потери памяти он делается подвластен любому внушению. Он превращается, так сказать, в чистый лист бумаги, на котором можно написать что угодно – и надпись останется навсегда. Немцы планировали использовать это вещество в случае войны, чтобы превращать военнопленных в солдат-смертников.

– Понятно, – сказал Т. – И вы…