t

– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я вас покину до ужина – мне надо написать пару писем…

Он повернулся к индусу.

– А завтра с утра, если позволите, я покажу вам свою школу для крестьянских детей.

– Это будет интересно, – вежливо сказал гость.

Вернувшись в кабинет, Толстой запер дверь изнутри и сел за стол. Его немного клонило в сон, но слабость была странно приятной. «Вот интересно, – подумал он, – а если сейчас усну, увижу продолжение?»

Он положил сложенные руки на стол и опустил на них голову, приняв ту же самую позу, в которой пришел в себя перед обедом. Однако, несмотря на сонливость, настоящий сон не шел. Несколько раз Толстой открывал и закрывал глаза, пока не заметил вдруг, что со стены – с того места, где всегда висели портреты Фета и Шопенгауэра, – на него иронически смотрит Наполеон Третий, драпируясь в горностаевую мантию со странным орденом, похожим на пятиконечный мальтийский крест.

«Постой-ка, – подумал он, – да я ведь уже сплю…»

Мало того, оказалось, что он может смотреть не открывая глаз – причем во все стороны: он видел висящую на шкафу одежду, косу без ручки и свою круглую мягкую шляпу. Одновременно ему были каким-то образом видны стоящие в другом углу палки для прогулок. Но, несмотря на эти знакомые по каждодневному быту детали, комната совершенно точно не была его кабинетом, потому что у нее отсутствовали окна.

«Эту комнату я уже видел, – вспомнил Толстой, – только она была немного другая… Я в ней как раз пытался писать себя сам… Не попробовать ли снова? Надо бы взять и кончить это дело, пока Ариэль в Египте…»

Удивляясь, как легко и плавно удается любое действие, Толстой взял со стола белую лайковую перчатку, надел ее на руку, поднял перо, макнул в чернильницу и вывел на бумаге мгновенно возникшую фразу:

«Дверь распахнулась, и в камеру вошли двое жандармов».

XXVII

Дверь распахнулась, и в камеру вошли двое жандармов – майор Кудасов и неизвестный поручик.

Майор выглядел браво – его подусники были густо нафабрены, щеки выбриты, и вообще он имел такой вид, словно хотел ехать на бал, но в последний момент все-таки отправился на службу. Сопровождавший его поручик был совсем молодой человек, безбородый, с пробором посередине головы и влажными внимательными глазами, какие бывают у беременных сук и пишущих о парижской моде журналистов.

Оба жандарма явно были люди хорошего общества, и по некоторой казенной окаменелости их лиц делалось ясно, что им не по душе предстоящая беседа.

«Почему у этих жандармов всегда такой виноватый вид? – подумал Т. – Впрочем, интереснее другое. Вот сейчас – кто их создает? Я сам? Ариэль? Или вообще какой-нибудь Гриша Овнюк? Посмотрим…»

– Вы спали, граф? – спросил Кудасов. – Извините, что пришлось разбудить.

– Давайте сразу к делу, – сказал Т.

– Извольте. Знаете ли вы, какая кара полагается вам за убийство княгини Таракановой и сопровождавших ее лиц?

Т. нахмурился.

– Я не убивал бедняжку, – сказал он, – совсем наоборот. Я пытался ее защитить, но подоспел слишком поздно.

– От кого вы ее защищали?

– От амазонских индейцев, плюющихся ядовитыми стрелами. Это они ее погубили. Хотя какой-нибудь Победоносцев вполне мог бы сказать, что ее погубило безверие.

– Про покойного обер-прокурора мы поговорим позже, – сказал Кудасов. – Что за индейцы?

– Вы полагаете, я был с ними знаком? – спросил Т. с сарказмом. – Мне их не успели представить.

– И где они сейчас?

– Сгорели.

– Хорошо-с… Труп жандармского полковника вы решили доверить воде для контраста с огненным погребением?

– Какого полковника?

– Которого задушили после убийства Таракановой.

– Задушил? – поднял брови Т. – Я? Помилуйте, да я такими делами не занимаюсь. Душить, сказали тоже… Я понимаю, впрочем, откуда у вас такие мысли. Я действительно ходил одно время в жандармском кителе. Но мне его дали цыгане, потому что я вышел из реки совершенно голый…

– А как к вам попал саквояж с империалами, найденный в вашем номере «Hotel d'Europe»? Тоже цыгане дали, когда вы вышли из реки?

– Нет, – ответил Т., – когда я вышел из реки, саквояж был уже на берегу. Думаю, он оказался там потому, что я задел его ногой. А вот цыгане тут ни при чем. Это была совсем другая река, и, кстати, замерзшая.

– Да-да, – согласился Кудасов. – Понимаю, в одну реку нельзя войти дважды…

– Нет, – сказал Т., – это даже географически совсем другая река. Стикс.

Офицеры переглянулись.

– То есть, – вкрадчиво спросил Кудасов, – если я вас правильно понимаю, банкир Каиль, которому принадлежал саквояж, не сумел переправиться через Стикс, а вы сумели?

Т. кивнул.

– В точности как вы говорите. Когда ваши сведения соответствуют действительности, я первый рад это подтвердить.

– Убийство обер-прокурора Победоносцева с группой монахов, я полагаю, тоже связано с легендами и мифами Древней Греции?

– Вы не представляете, до какой степени, – ответил Т. – Только не Древней Греции, а Древнего Египта. И это совсем не убийство, а несчастный случай при… э-э… непротивлении злу.