Конечно, находились такие, кто шепотком оправдывал действия отца по отношению к Грейси, но только не Дэниел; и с резким, прерывистым вздохом он еще раз вспомнил о несчастье, которое разрушило ее жизнь.
Зимой 1903 года Грейси исполнилось восемнадцать. С взметенной вверх прической и юбками до щиколоток она походила на расцветающую розу. Первая красавица на всех танцах, она, вальсируя, прокладывала путь ко всякому сердцу.
Стройная, милая, веселая, вся какая-то таинственно искрящаяся, она не знала отбоя от кавалеров. Какое же в тот год было Рождество! Когда ударили морозы, она каталась на коньках на пруду — руки в крохотной беличьей муфте, ветер по щекам хлещет, а вокруг нее носятся молодцы Ливенфорда, выписывая восьмерки, скользя на внешнем ребре конька, красуясь, стараясь привлечь ее внимание.
«Грейси как дорогой подарок для парней! — улыбаясь, примечали люди. — Жужжат вокруг нее, словно пчелы вокруг горшочка с медом». Что ж, так оно и было. Был молодой Симпсон, сын доктора, Джек Наргривз, много других, только изо всех наибольшим ее расположением пользовался Дэвид Мюррей, изучавший тогда право в Уинтонском университете.
Все в городе сходились на том, что Грейси остановит свой выбор на Дэвиде, когда на сцене появился Генри Вудбёрн, приехавший навестить своих родственников Ралстонов, владельцев верфи.
В городе он был чужаком, этот Вудбёрн, светловолосый малый с кашлем и слегка впалыми щеками. Он правил собственным догкартом, прелестным двухколесным экипажем, у него было много денег и свободного времени.
Частенько Грейси, тепло укутанная в толстую полость, каталась с ним вечерами, когда мягко сияющая луна поднималась над холмами Гаршейка, а подковы лошади с хрустом выбивали рисунок следов на схваченной морозом дороге.
В городе, разумеется, велись кое-какие разговоры, шли слухи, что Вудбёрн — юноша необузданный и пьет больше, чем следует, что легкие у него подпорчены и что на самом деле его отправили на север поправлять здоровье.
Но когда в этом мягко пытались убедить Грейси, та в ответ обыкновенно просто смеялась, задорно и пленительно. Она всегда высмеивала приличия и никогда не была так весела, игрива и очаровательна, как в тот вечер у реки, когда она, на прощание легко коснувшись губами лба Дэниела, тут же бросилась на свидание с Генри.
В ту ночь, в поздней скачке домой после поездки к озеру Лох-Ломонд, лошадь испуганно шарахнулась от тени, Вудбёрн не совладал с ней, на повороте дороги догкарт съехал в кювет и со всего маху врезался в каменную стену. Каким-то чудом Грейси уцелела. Генри погиб на месте.
Несколько недель Грейси просидела дома, потом как-то внезапно уехала с отцом в Эдинбург. Казалось бы, вполне естественно: девушке непременно нужны были покой и смена обстановки, — тем не менее удивление города росло, когда несколько месяцев спустя Грейси так и не вернулась.
Затем события приняли еще более странный оборот, когда долетела весть, что Грейси вышла замуж за Нисбета Валланса, 35-летнего инженера-строителя, человека надежного, неторопливого, без особых родственных связей или личных достоинств. Служил он смотрителем на железной дороге в Центральной Индии и находился в отпуске для посещения технических курсов на верфи Ливенфорда.
Никто даже подумать не мог, что Нисбет, пусть и считавшийся человеком достойным, хоть когда-то станет претендовать на руку Грейси. А вот поди ж ты, поженились они в Лондоне и сразу отправились из порта Тилбери в далекую Индию. А когда в Ливенфорд возвратился Том Линдсей, уже тогда погрязший в деловых проблемах, которые все больше и больше изводили его, то его мрачное, неприступное лицо отвратило от расспросов даже самых бесцеремонных.
Тем не менее в таком маленьком городке, как Ливенфорд, ничто не могло подолгу оставаться тайной. Во всяком случае, ходили слухи и подозрения, что это правда.
Все это тяжким бременем ложилось на Дэниела. Но сейчас, шагая с пылающим от восторга лицом под бледным светом звезд, он предвидел последнюю возможность исправить позорную и долго терпимую несправедливость. В тот момент, как никогда ранее, реальной казалась ему рука Провидения. И в его груди, раздуваемый растущей экзальтацией, разгорался огонь великого устремления.
Дэниел дошел до своего дома, небольшого коттеджа из красного песчаника в конце проезжей дороги, постоял минуту в маленьком, идеально ухоженном садике, где подстриженный газон обрамляли аккуратные клумбы с уже начавшими цвести примулами, львиным зевом и кальцеоляриями. Этот садик был предметом его гордости и одним из немногих его земных удовольствий.
Тяжело вздохнув, Дэниел принялся тщательно вытирать ботинки, поскольку Кейт, его жена, не допускала даже малейших следов на своем безукоризненно чистом линолеуме, а зимой так вообще заставляла его снимать сапоги, прежде чем порог переступить, и только после этого вошел. От ожидания и волнения сердце его билось чаще обычного.