Своеволие философии

Перед церковным трибуналом Венеции Бруно в первый раз предстал 26 мая 1592 года. Состав трибунала очень важен. В Венеции этот суд включил прежде всего представителя папы – им был апостолический нунций Лодовико Таберна – и патриарха Венеции Лауренца Приули. На первом допросе в качестве представителя светской власти, Совета мудрых Венеции, председательствовал, как сказано в протоколе, Алоизи Фускари, в дальнейшем – другие члены Совета. Судьей-инквизитором по делу Бруно стал Габриеле Салюцци, сыгравший в расследовании первую скрипку. Конечно, он имел в виду прежде всего папскую партитуру, однако должен был постоянно сообразовываться с присутствием и председательством на заседаниях трибунала представителей светской власти, а также зараженных «еретической крамолой» местных церковников (об их «распущенности и своеволии» писал в одной из своих инструкций Лодовико Таберна). Вот почему первые допросы, как бы ни пытался Салюцци зацепиться за малейшую неосторожность обвиняемого, походили скорее на разведку боем, чем на сам бой.

Бруно тоже вел свою идейную разведку. Правда, на чужом – инквизицией занятом – поле. Однако он четко ориентировался на венецианцев – назначенных дожем членов Совета мудрых. Пусть они специально занимались ересями, но это были знатные и образованные венецианцы, стало быть, Бруно мог считать их людьми куда более широких взглядов, чем папские фанатики. И – обстоятельство в данном случае принципиальное – Бруно вполне мог рассчитывать на их философский, интеллектуальный интерес к его новаторским идеям. К концу XVI века почти вся Италия, идейно подчинявшаяся Риму, в основном богословствовала, и, пожалуй, только Венеция отваживалась и любила философствовать. В этом городе, правда, не выросло тогда выдающихся философов. Но в венецианских академиях XVI века, где собирались гуманисты – ученые, поэты, историки, политики, в почете была философия, которая уже достаточно свободно и оригинально трактовала проблемы природы, человека, искусства. Ноланец не успел выступить в венецианских академиях, но известные гуманисты Венеции уже знали сочинения Бруно или лично встречались с философом. А в кружки гуманистов, в свою очередь, были вхожи члены Совета мудрых – например, Донато, уже упоминавшийся, или Контарини, о котором будет сказано позже. Они посещали основанную историком и политиком Андреа Морозини академию, носившую название «Пилигримы». Значит, можно заключить, что Бруно с расчетом вынес на заседание трибунала тему философствования. Ибо если в глазах Салюцци усиленные занятия философией прежде – тем более вместо – богословия выступали как серьезный грех, то для светских властителей республиканской Венеции это был как бы и не грех вовсе.

Правда, философствование, выносимое на церковный суд, вынуждено было занять позицию обороны и даже покаяния, тем более что в случае Бруно оно то и дело выходило на опровержение важнейших мировоззренческих догм католической церкви. В Венеции, однако, по мировоззренческо-философским проблемам Бруно мог позволить себе позицию активной обороны.

Идея множества миров в философии Бруно

В целом, по словам Бруно, его взгляды таковы: «Существует бесконечная Вселенная, созданная бесконечным божественным могуществом. Ибо я считаю недостойным благости и могущества божества мнение, будто оно, обладая способностью создать, кроме этого мира, другой и другие бесконечные миры, создало конечный мир». (В самом деле, мог подумать воспитанный на возрожденческой гуманистической мысли, но далекий от атеизма венецианец, что же, кроме застарелых догм, мешает считать Бога создателем бесконечного множества миров, а не одного отграниченного мира? И разве не прибавит Богу могущества утверждение о множестве созданных им миров? Не в этом ли направлении должно идти реформирование не поспевающего за веком католического богословия? Таких мыслителей, как Бруно, судят – вместо того чтобы во имя католической веры делать их ее реформаторами! Но не делиться же такими сомнениями с нунцием и фанатичным судьей-инквизитором.)

«Итак, – продолжал Бруно, – я провозглашаю существование бесчисленных отдельных миров, подобных миру этой Земли. Вместе с Пифагором я считаю ее светилом, подобным Луне, другим планетам, другим звездам, число которых бесконечно. Все эти небесные тела составляют бесчисленные миры. Они образуют бесконечную Вселенную в бесконечном пространстве. Это называется бесконечностью Вселенной, в которой находятся бесчисленные миры. Таким образом, есть двоякого рода бесконечность – бесконечная величина Вселенной и бесконечное множество миров, и отсюда, – вынужден добавить Бруно, – косвенным образом вытекает отрицание истины, основанной на вере». Вот так, кратко и четко, изложена самая главная идея, с которой связан непреходящий вклад Дж. Бруно в историю научной и философской мысли.