После этого, в начале июля было введено внезапное беспрецедентное «новаторство» для московских храмов – в церкви Нечаянной радости установили охранную сигнализацию, а в алтаре, кроме того, – акустические аппараты. И как следствие спешного введения технической новинки, Елютина Н. Г. объявила о сокращении всех сторожей, в том числе и меня, с 10 июля. Перевести же меня на любую другую работу Елютина Н.Г. отказалась (к примеру, в церкви острая нехватка певчих на левом клиросе). Вскоре после моего увольнения акустические аппараты были сняты, а затем и вся охранная сигнализация, и на работу снова наняты сторожа. В дальнейшем мне удалось устроиться работать в храме Троице-Кайнарджи Балашихинского р-на Московской области чтецом, но проработал я там всего лишь полтора месяца. 25 декабря староста храма Соловьева А.А. заявила, что ее вызвал уполномоченный по Московской области А.А. Трушин и потребовал от нее моего немедленного увольнения. Примечательно, что А.А. Трушин даже не счел нужным предупредить старосту, чтобы она не ссылалась при увольнении на него и, тем более, не передавала подробности их беседы.
Мое вторичное увольнение с работы, произведенное вскоре после подачи делегации Московской Патриархии отчета о поездке и событиях в Найроби, можно расценить лишь как расправу надо мной за обращение на V Ассамблею ВСЦ, причем напрашивается вывод, что мое увольнение эпизод не случайный, а выражает стремление подавить в церкви всякое свободное слово. В частности, это подтверждается тем, что одновременно со мной по распоряжению «из Москвы» и требованию Орехово-Зуевского райисполкома, старостой храма был расторгнут договор и не допущен до службы известный проповедник, священник Димитрий Дудко. В соответствии с православной традицией и церковных канонов священнослужитель, находящийся под запрещением, должен трудиться при храме. Я категорически протестую против попытки лишить меня возможности какой-либо работы в Церкви за мою церковнообщественную деятельность»1.
Чуть позже, спустя две недели, 31 января этого же года в газете «Известия» появилось обширное интервью председателя Совета по делам религий Владимира Куроедова «Советский закон и свобода совести», в котором он утверждал: «… мы с полным правом можем утверждать, что наше законодательство о религиозных культах является самым гуманным и демократическим в мире. Оно в одинаковой степени обеспечивает интересы как верующих, так и неверующих». В этом интервью Куроедов не ограничился обычным советским набором штампов, а обрушился на конкретных священников, обвиняя их в различных нарушениях закона. В интервью прозвучали нелестные характеристики в адрес священников Димитрия Дудко, Глеба Якунина, баптиста Георгия Винса, а также мирянина Льва Регельсона. Все они, по утверждению Куроедова, пострадали не за свои религиозные убеждения, а за «обычно карьеристские, корыстные цели, прикрываясь при этом религией». Досталось в этом интервью и председателю ВСЦ, доктору Поттеру. Куроедов искренне недоумевал, как мог тот пойти на поводу диссидентов и популяризировать их клеветническое письмо на Генеральной ассамблее? Досталось и западной пропаганде, которая настраивает своих граждан против социализма в СССР.
20 февраля в газете «Правда», идеологическом рупоре ЦК КПСС, появилась передовая статья (обычно такие статьи не подписывались, но все знали, что это точка зрения ЦК КПСС), которая в основном повторяла все обвинения, выдвинутые Куроедовым. Причем и «Правда», и «Известия» цитировали слова патриарха Пимена о том, что никто в СССР не был осужден за религиозную веру. Статья в «Правде» была перепечатана многими как столичными, так и провинциальными газетами. Отец Глеб решил также откликнуться и ответить на критику со стороны партийных органов. 6 марта в Самиздате, а затем и в западной прессе появилось письмо, адресованное председателю ВСЦ, доктору Филиппу Поттеру. Авторы письма благодарили председателя и членов Генеральной ассамблеи за то, что они проявили «деятельное и искреннее участие в судьбе исповедников и мучеников, жертв антигуманизма». В этом письме они подвергли резкой критике церковных иерархов РПЦ, прямо не называя имен, за то, что они «проявляют инициативу в поисках духовного союза с непримиримыми врагами Церкви, кто возлагает свои надежды не на Христа, а на сильных мира сего».