Священник Глеб Якунин. Нелегкий путь правдоискателя

Еще в отроческие годы он уяснил важную жизненную истину: «Я, мальчишкой еще, слава Богу, догадался, что жить надо крупно. Крупно и просто. Не усложнять, не мельчить жизнь, не дробить – она и так на клочки раздираема… В делах своих, в побуждениях, в ценностях – все надо соединять. Соединяй и властвуй!»¹⁶ Окружающие поражались его умению беречь время. Быть может, поэтому, ему удалось сделать так много. Сам он в одном из писем так раскрыл секрет своих взаимоотношений с быстро ускользающим временем: «Я одним делом всю жизнь занимаюсь. И не я его делаю, но оно меня. Дело – дерево: один ствол на корнях, дальше ветви и ветки, мельче и мельче… Задачи разветвляются на дела, дела на делишки – как кровообращение: от сердца до капилляров… На каждый обозримый период стараюсь держать не более пяти дел, как пальцев на руке, потом только одна работа главная, как большой палец, а остальные сопутствующие, но их сумма по значимости примерно равна основной… Стараюсь соблюдать иерархию – отличать делишки от дел, дела от задач, задачи от Цели: если низшее наезжает на высшее, а не служит ему – к ногтю… Все, в общем, просто: ствол расписания крепкий, ветви бытия гибкие… Конечно, энтропия взимает налог, зряшные потери все равно происходят. Если в пределах примерно одной пятой от времени в целом – еще ничего… Когда ясно себе представляешь, к чему стремишься, то знаешь, чего и хотеть в каждый миг, что предпочесть, от чего отказаться, что предоставить случаю – когда идешь верной дорогой, время само себя бережет»¹⁷.

Отвечая в 1983 году на мой вопрос о пастырской работе, отец Александр, упомянул тарасовский период служения: «За этот период оформились окончательно основные методы и принципы работы. Цель: создавать предпосылки для образа жизни, мысли и устоев христиан XX века, без староверства. Тогда же, в связи с литературной работой, расширились связи с учеными и писателями. Целью общения считал необходимость создания «среды», в которой верующие чувствовали бы себя свободно. Действовал методом естественного отбора. Когда нужные отобрались, прекратил встречи дома (около 1967 года)»¹⁸.

Шутливо говоря о своих прихожанах, он говорил, что они делятся на три категории: «Больные, очень больные и бегущие по волнам». Когда же прихожанка Наташа Трауберг спросила его, чем отличаются больные от очень больных, он ответил: «Больные понимают, что они больны, а «очень» – нет». Но среди прихожан он всегда отличал «сотрудников» – тех, кто деятельно помогал ему в его миссионерской деятельности. Он спокойно отказывался от каких-то замыслов, если видел, что это по силам кому-то из его окружения: «Стараюсь делать лишь то, что кроме меня – никто… Если есть умеющий лучше, отдаю это ему…»¹⁹. Владимир Леви удивлялся тому, как он умел вдохновлять и сплачивать прихожан: «Вокруг него всегда было много добровольных сотрудников и помощников – и не только из паствы. Команда, и не одна даже, а несколько. Удивительно: люди-то были в большинстве далеко не подарочные – тяжелые, изломанные, часто и бестолковые, а все слаживалось, крутилось. Организатор веселый был, праздничный организатор!»²⁰.

Отец Александр трезво смотрел на талантливых прихожан – без придыхания и преклонения. В одном из писем Владимиру Леви, которому иногда присылал «проблемных прихожан», признавался: «…Я не хочу давить. Его недостатки, о которых ты пишешь, – очень характерны для его сверстников сейчас (в этот раз Леви прислал к отцу Александру своего пациента, юношу – С.Б.). Повторяю, самое ценное, если он сам определится. Я же только акушер, помощник, не более. Разумеется, по отношению к нему (и другим) я мог бы действовать иначе. Но мне это претит. Какое-то внутреннее чувство говорит: «убери когти». Рожденное изнутри ценнее привнесенного…»²¹ Убирая когти, отказываясь от патернализма, или от искушения старчества, отец Александр предоставлял возможность прихожанам самостоятельно избирать путь – падать и подниматься, крепнуть, приходя от силы в силу. Владимир Леви так комментировал эти признания отца Александра: «“Когти” – это внушение, повелительность, авторитетность, гипноз, позиция “сверху”». Мог бы и так, разумеется: «слово его было со властью». Это можно было почувствовать – власть, сознательно не используемую. Будучи «выше», отец Александр никогда не был «сверху», но только рядом и вместе. Здесь и кредо его пастырской педагогики, и нечто большее: то самое доверие Бытию и Богу, о котором он говорил и писал и которым жил». Когда его упрекали в том, что многие его прихожане, в том числе и пишущий эти строки, не всегда достойны своего пастыря, он кратко отвечал: «Ангелов у нас нет».