Superabundance

Один из таких веков разума пришелся на эпоху Возрождения, когда европейцы заново открыли для себя античных мыслителей и начали почитать идеализированное представление о прошлом, а в конечном итоге и подвергать его сомнению. Также наблюдался рост интеллектуального плюрализма, поскольку люди знакомились с идеями других культур, с которыми европейцы столкнулись в эпоху открытий. Наконец, именно в это время личность в Западной Европе становится отдельным понятием. Личность становилась все более полным и самодостаточным понятием, то есть человек все чаще рассматривался как нечто большее, чем просто сумма его отношений с другими людьми. Этот культурный сдвиг привел к стремлению к более личным и непосредственным отношениям с Богом, не проходящим через церковь.

Это стремление, а также злоупотребления католиков, такие как коррупция в церкви и продажа индульгенций, вылились в протестантскую Реформацию, которая началась в 1517 г., когда Мартин Лютер (1483-1546) прибил свои знаменитые девяносто пять тезисов к дверям церкви в Виттенберге (Германия) (важно, что появление печатного станка, о котором подробнее будет сказано в главе 9, сделало распространение идей Лютера невозможным для подавления со стороны католических властей). Поскольку Лютер призывал к передаче власти от католической церкви к государству, протестантов поддержали многие правящие аристократы Европы. Этот раскол между католиками и протестантами в конечном итоге привел к религиозным войнам по всей Европе, в том числе и к упомянутой выше Тридцатилетней войне.

Религиозные войны были чрезвычайно разрушительными, в них гибли миллионы людей, повсеместно свирепствовали голод и чума. Это привело к росту скептицизма, поскольку различные религиозные школы соперничали друг с другом, а повсеместный хаос и разрушения заставили многих усомниться в том, что религия действительно стоит того насилия, которое она, как казалось, вдохновляет. Кроме того, люди знакомились с религиями других стран и начинали сомневаться, что какая-либо религия действительно более легитимна, чем любая другая.

Как уже отмечалось, на смену таким интеллектуальным потрясениям обычно приходит более традиционная система. Однако в Европе сохранялись политические и религиозные разногласия, во многом обусловленные Вестфальским миром. Это означало отсутствие центрального интеллектуального авторитета, а значит, и единой системы, к которой можно было бы апеллировать. Иными словами, на национальном уровне сохранялся плюрализм мысли.

Поскольку интеллектуалы в Европе не вернулись к доверию к традиционным авторитетам, они оказались перед философской дилеммой. Либо ничего нельзя доказать, как утверждали скептики, либо существует способ познания истины, не зависящий от откровения и авторитета. В итоге было выработано решение, согласно которому некоторые типы предложений могли быть пересмотрены, если было доказано, что они ложны или недостаточны. Этот способ мышления получил название критического рационализма и лучше всего иллюстрируется идеями двух крупнейших мыслителей, с которыми мы познакомились в Главе 1: Фрэнсиса Бэкона (1561-1626) и Рене Декарта (1596-1650).

Кроме того, поскольку знания теперь открывались на основе отдельных наблюдений, а не предположений о системе в целом, отдельные открытия были абсолютно независимы друг от друга. Связи стали случайными, а не объяснительными. И самое главное, больше не было ничего морально плохого в том, чтобы подвергать сомнению устоявшееся знание. Мысль и дискуссия теперь могли быть свободными, а знание - приближаться к истине.

Как следствие, прескриптивные и пропозициональные знания стали взаимосвязанными. Прескриптивные знания теперь использовались для оспаривания и уточнения пропозициональных знаний, а поскольку пропозициональные знания теперь были укоренены в реальности, они могли служить интеллектуальной основой для прескриптивных инноваций. Экспериментирование больше не зависело от случайных ошибок, а могло проводиться сознательно с помощью научного поиска. Иными словами, наука и техника стали помогать друг другу.

Это не значит, что религия и магия вдруг потеряли всякое влияние. Они были и остаются мощной культурной силой, но утратили монополию на интеллектуальное мышление. Традиционные системы знаний сохранялись, но теперь аргументированные доводы не отбрасывались только потому, что они противоречили священному тексту, по крайней мере, в европейском контексте. Впервые в истории разум не был вытеснен элитой. В условиях жесткой конкуренции в Европе практические военные и экономические преимущества свободомыслия были крайне важны: от них зависело выживание правящей элиты.

...и изменения в этике