Читаем Суер-Выер и много чего ещё полностью

Суер-Выер и много чего ещё

— Неужели не догадываетесь?

— Никак не смекну. Надо понюхать.

— Погодите, не спешите нюхать. Это кураре! Толчёное кураре! Здесь как раз хватит: понюхал — и… Вы, кажется, просили?

— Что это значит? — сказал Суер-Выер. — Ты с самого начала знал, чем всё кончится?

— Конечно нет. Мне и в голову не приходило, что этот спектакль у них так здорово разыгран. И потом, согласитесь, выбежать из самого себя — это действительно редчайший случай. Но кураре! Кураре ведь может пригодиться в любом из вариантов: убежал или не убежал, а кураре-то — вот, пожалуйста! Тому, кто хочет убежать от самого себя, кураре — хороший подарок.

— Да-а, — протянул Суер. — Но как ты истолкуешь камень, ложку и чеснок?

— Дорогой сэр! — отвечал я с поклоном. — Я уже и так не в меру разболтался. Камень, ложка и чеснок — предметы достойные. Их можно толковать как хочешь и даже сверхзамечательно. Я могу истолковать, но дадим же слово самому молчаливому. Пусть истолкует юнга Ю. У него нет денег, но есть некоторый хоть и детский, но симпатичный разум. Прошу вас, господин Ю.

Тут юнга открыл было рот, но в дело неожиданно влез Покинутый сам собою.

— Погодите, господа, — сказал он. — Какой камень? Какой чеснок? Тут воссоединение вот-вот произойдёт, а вы бог знает о чём толкуете. Давайте же скорей червонец, а то убежит, свинья такая!

— Слушай, помолчи, а! — сказал старпом. — Помолчи, потерпи.

— Что там происходит? — крикнул из-за скалы Бежавший.

— Хрен их поймёт! Про чеснок толкуют. А мне яду дали.

— Чесноком не бери! А много ли яду?

— Да всего мешочек. Короче, полк солдат не отравишь, но на одного полковника хватит. А денег не дают.

— Ну ты хоть корчился в муках-то?

— Замучился корчиться. Такие судороги отмочил да железные конвульсии, а всё равно не дают.

— Во жлобы какие приехали! Они что, из Парижа?

— Да вроде из Москвы, говорят.

— Ага, ну понятно.

— Эй, вы, РАЗБЕЖАВШИЕСЯ! А ну-ка молчать! — гаркнул старпом. — Цыц! Нишкни! Помалкивай! Где Чугайло? Сейчас позову! Юнга, говори!

Разбежавшиеся приутихли, особенно этот, что остался, тот, за скалой, ещё немного хорохорился, но на всякий случай заткнулся.

— Человеку с деревянной рукой — камень? — спросил юнга. — Я думаю, это просто. Скорей всего, точильный камень — точить стамески для резьбы по дереву. Пеплоголовому — ложку! Отметим: деревянную. Ему не хватало пеплу. Ложку можно сжечь — и пригоршня пепла налицо! Нищему духом — головку чесноку. Это тоже просто. Если он съест чеснок — духу не прибавится, зато появится запах. А запах, как известно, в некотором роде замена духу. Во всяком случае, ему вполне можно будет сказать: «Фу! Фу! Какой от тебя дух идёт!» Довольны ли вы таким объяснением, господин мой?

— Вполне, — ответил я, рассмеявшись от всего сердца. — Это шикарное объяснение. Оно мне, признаться, и в голову не приходило. Камень-то я дал довольно-таки тяжёлый, это вместо гнёта, чтоб на крышку давить, когда капусту квасишь, ложку подал в двух смыслах: суп есть и пеплом главу из неё посыпать, к тому же как напоминание о родной нашей России — ложка-то резана в окрестностях села Ферапонтова, а головку чесноку подал потому, что мне-то самому чеснок вреден, язва от него разыгрывается.

— Ха-ха! — делано сказал капитан. — Это всё враньё! Болтовня! Фиглярство. Все подаяния имеют глубокий философский смысл: камень — символ вечности, ложка — символ духовной пищи, чеснок — символ жизненной силы.

— Ну что ж, капитан, — сказал я, — вы великий человек, вам и видней. Убеждён, что вы сумели бы истолковать всё, что угодно, даже если б я подал нищим перо ветра и стакан тумана.

Глава LXXIПеро ветра

Не перо ли ветра коснулось мимолётно моей щеки и всё вокруг преобразилось?

Пронзительно зазвучало

глубокодонное небо,

золотым ободом изогнулся песок,

косо встали к небу

люди и кипарисы,

всё удалилось и замерло навеки.

(Нет-нет, всё двигалось по-прежнему:

и волны набегали,

и люди шевелили губами,

и облака плыли,